Новый век начался с понедельника
Шрифт:
Приближались мужской и женский праздники.
Ко Дню защитника Отечества Надежда сводила свой коллектив в ближайшие «Дрова» на Покровских воротах, оставив на месте дежурной Марфу Ивановну. Для Платона это был первый поход в такое заведение.
«Дрова» представляли собой фактически «Шведский стол», но только с одним подходом.
Система такого одного неограниченного подхода невольно заставляла посетителей жадничать, набирая много разнообразной еды в одну большую тарелку.
Платон взял всего в меру. Какого же было его удивление, когда,
Те, с видом бывалых людей, снисходительно улыбались, увидев скромность неопытного коллеги. Особенно спокойно не сиделось Гудину.
– «Ты чего так мало взял? Эх, ты?! Здесь можно брать всего сколько захочешь. И нажраться вдоволь!» – упрекнул он, дав ценное указание.
Платон ничего не ответил, так как тут же был поражён прытью, с которой его коллеги закопошились в своих тарелках.
Особенно усердствовали Алексей и Надежда. Они, как два троглодита, сразу набросились на еду, чавкая и сопя методично поглощая несметное. За ними почти поспевала Инна. А вот Гаврилыч явно уступал в этой бессмысленной гонке. Его жевательно глотательный аппарат явно не мог угнаться за относительно молодыми и зубастыми.
Однако к концу трапезы несметное всё же оказалось почти полностью сметённым.
Платон не спеша полностью тоже очистил свою тарелку. И только один жадный Гудин оставил много не съеденного.
На улицу вышли с набитыми животами, но довольные. Коллективно решили больше так не нажираться, и сюда не ходить.
В предпраздничные мартовские дни все женщины ООО «Де-ка» и, даже ставшая совсем уж своей, комендант Нона, получили подарки от… Надежды.
Это были наборы различных духов.
Через несколько дней к Платону подошла благоухающая красавица Нона с открытым флаконом духов, который она никак не могла закрыть уже изрядно помятой маленькой пластмассовой пробочкой, и игриво попросила:
– «Платон, будь другом! Вставь мне в дырочку! А то я совсем замучилась!».
Тут же, смутившись сказанного, она немедля выскочила из кабинета, пряча от всех свою злорадно-сладострастную улыбку, словно уже получая от Платона вожделённое ею удовольствие, оставив того наедине с самим собой в его яростных попытках вставить большое в маленькое.
Вскоре Платону удалось его рукоделие и он, довольный, понёс своё творение заказчице, оживлённо что-то обсуждавшей с дежурной в холле.
– «Я смотрю, ты большой мастер вставлять в дырочки!» – ничуть не смущаясь посторонних, обрадовалась Нона.
– «Особенно в маленькие!» – развеял мечту и остудил её пыл Платон.
В процессе работы ему изредка перепадало съездить за деньгами в какую-нибудь фирму, покупающую их продукцию.
В своё время, на давнее поучающее наставление Надежды Сергеевны, как надо себя вести в таких случаях, Платон сразу дал ей понять, что он в этом деле дока.
Он давно приучил себя относиться к чужим деньгам, пусть даже и очень большим, без пиетета, индифферентно, как к какой-то простой бумажке, может даже туалетной.
Их фирме иногда оказывал транспортные услуги на своих стареньких Жигулях давний знакомый Инны Абрам Хейфиц.
Это был маленький, но, как оказалось, весьма удаленький симпатичный мужчина предпенсионного возраста.
Как и Платон, он был бывшим самбистом, сохранившим ещё осанку и основные навыки, что один раз его просто спасло при сильном падении на спину на льду вместе с тяжёлой коробкой, которую он так и не выпустил из рук.
Будучи кандидатом технических наук, работал Абрам в районе «Авиамоторной», в одном оборонном НИИ, в котором приходилось бывать в командировках и Платону, и даже преподавал в институте какой-то специальный предмет.
Он был женат вторым браком на, относительно молодой женщине, и имел сына, почти одногодка младшему сыну Платона.
Всё это способствовало их быстрому сближению.
К тому же Абрам оказался как раз из той самой техническо-преподавательской интеллигенции, к которой относил себя и, по собственному опыту это знающий, комфортно себя в ней чувствующий, Платон.
Как человек воспитанный, порядочный, высокой культуры и интеллекта, Абрам недолюбливал Инну, почему-то презрительно относившейся к нему, и особенно, просто патологически, не переваривал Ивана Гавриловича.
Гудин тоже не баловал Абрама вниманием, высказав однажды Надежде своё истинное отношение к нему:
– «Вот, видишь? Хоть и еврей, а порядочный!».
– «Все евреи всегда всё гребут под себя!» – услышал конец его мысли, вошедший в кабинет Платон.
– «Ну, конечно! Не всё, а только самоё хорошее, нужное и выгодное!» – вмешался в разговор Платон.
– «Да! Ты прав! Абсолютно точно!» – обрадовался единомышленнику Гудин.
Зима как-то незаметно закончилась. Март набирал силу.
Лыжный сезон уже завершился, до дачного было ещё далеко, заниматься с машиной в гараже было пока холодновато, основные домашние, плановые, ремонты были сделаны – и у Платона появилось по выходным дням свободное время.
И он решил попробовать себя в прозе.
Разбирая архивы отца, при подготовке к его столетию, невольно читая его записи и заметки, Платон понял, что ему пора писать прозу.
Во второй декаде марта он решил попробовать.
Сначала литературно оформить свои командировки в Киев в 1989 году и Казань в 1995 году, а также все события, происшедшие в этот период, разбавив прозу стихами о Киеве, Казани и Абрамцево.
Иван Гаврилович Гудин, как-то застав Платона за этим его новым занятием, заинтересованным взглядом прочитал уже написанное коллегой, и остался весьма довольным, отметив хороший стиль и лёгкий литературный язык начинающего литератора.