Нравы четы Филипп
Шрифт:
– Разевай рот, - говорит Филипп.
XI
Сегодня утром Филипп косит. Жилет он положил в сторонку и, расстегнув рубашку, в штанах, которые еле держатся, в старой, зимней, несмотря на жару, шляпе режет созревшую траву на лугу.
Филипп - опытный косарь. Он осторожен и не набрасывается на поле с излишним пылом. Он не спеша взмахивает косой, первый удар приходится по краю поля, и так же не спеша Филипп закончит работу. Он старается резать траву ровно, подсекает ее под самый корень, потому что лучшее сено - это низ стебля,
Он не оставляет на лугу ни одного "жандарма". Так называется одинокая травинка, уцелевшая от косы и стоящая стоймя.
Я вижу его издали; он идет мелкими скользящими шажками, подогнув правую ногу, немного отставив левую. Его сабо - он надел их на босу ногу оставляют в траве две идущие рядом полосы. Он так чисто прокладывает дорогу, что сейчас там, где было озеро травы, можно пройти посуху.
Коса режет справа налево уверенным и быстрым движением, потом она возвращается и, задрав кверху острие, тупой стороной ласкает траву, которая должна упасть.
То, легкая, она свистит, то скрежещет по всему лугу, и высокие травы дрожат от волнения, но вдруг она, заикнувшись, находит на камень.
Филипп останавливается, пробует острие пальцем и правит косу на точильном камне, который висит у него на животе в деревянном рожке... Хоть брейся!
В десять часов мадам Филипп приносит ему бутылку воды.
Пока он пьет, она собирает "блох" (так называют здесь трясучку), злак такой хрупкости, что его маленькие цветочки трепещут беспрерывно, как стрекозы, и, кажется, готовы оторваться с тоненьких стебельков. Мадам Филипп делает из них букет, потому что трясучка никогда не вянет, и в горшке на камине она, нежная, простоит до будущего года. Это зимний цветок, любимый деревенскими женщинами.
Филипп пьет долго, живот у него раздувается от воды, он отдает бутылку жене, которая прячет ее в холодке и накрывает жилетом.
Филипп не сразу принимается вновь за работу. Он переводит дух, стоит, опершись на косу, смотрит, не портится ли погода, не идут ли с горизонта тучи, и вытирает потный лоб рукавом рубахи.
Мадам Филипп, собирая тощенький букетик, тоже разморилась от жары и утирает лицо передником. Так они минуту праздно стоят рядом.
О, не надейтесь!
Запах сена не опьянит их.
И они не повалятся в траву для вашего удовольствия.
XII
Филипп полтора дня работал лакеем. В те времена его жена, служившая кормилицей, подыскала ему место в том же доме.
В первый день ему разрешили погулять и осмотреть город. Глядел он плохо, ничему не удивляясь, так как боялся заблудиться. Однако колбасная его ослепила.
XII
Филипп полтора дня работал лакеем. В те времена его жена, служившая кормилицей, подыскала ему место в том же доме.
В первый день ему разрешили погулять и осмотреть город. Глядел он плохо, ничему не удивляясь, так как боялся заблудиться. Однако колбасная его ослепила.
На
– Как вас зовут?
– Филипп.
– Вы будете называться Жаном!
И она стала воспитывать его.
Сначала надо было стереть пыль с мебели.
Филипп, оставшись один, не узнавал себя в зеркалах. Он сел на стул, опустив на пол метелку из перьев, и так и остался сидеть.
Потом он поднялся, решился, взял на камине самую маленькую вазочку, чтобы меньше было убытка, и бросил ее об пол.
– Недурно для начала, Жан, - сказала прибежавшая на шум хозяйка.
– Да, мадам, - ответил Филипп, - не сердитесь на меня, я ухожу.
– Я не прогоняю вас за эту неловкость, Жан. В следующий раз будете внимательнее.
– Простите, мадам, - сказал Филипп, - я все равно уйду.
– Но почему же, если я вас оставляю?
– Оставляете против моей воли. Я вам сейчас соврал. Я разбил ваш горшок нарочно, из хитрости, чтобы вы меня уволили.
– Но ведь нужно найти другого, - сказала хозяйка.
– Вы должны отработать восемь дней. Так принято.
– Это у вас принято, а у нас в деревне, когда дело не вытанцовывается, просто уходят без лишних объяснений. Нате ваш передник.
Вечером он с радостью вернулся в деревню, открыл дверь, окна и вдохнул свежий воздух из сада. Он сдвинул поленья, расколотые огнем, и начал греть воду для супа.
Время от времени он улыбался и бормотал себе под нос:
– Пусть она сунется сюда, барыня такая, за своими восемью днями!
Августовское солнце сожгло траву. Но не скармливать же скотине только что убранное сено! Что бы тогда осталось на зиму?..
И коров пустили на луг.
– Они там голодают, Филипп, они мучаются.
– Да, они худеют, - сказал он.
– Там нет ни травинки, что же они там едят?
– Они не едят, - ответил Филипп.
– Они землю целуют.
Он никогда не радовался наперед.
– Растет-таки, - говорил ему я.
– Смотрите, деревья уже в цвету.
– Да, - ответил Филипп, - вот будет дело, если их хватит утренник.
Он работал в саду и вспотел, и ему поднесли стаканчик вина. Он принял его, но попросил стакан воды. Он сначала выпил воду, чтобы утолить жажду, а потом вино - для удовольствия.
Его сын солдат долго не писал. Филипп не хотел показать, что он расстроен. Он вспомнил о своем отце, который семь лет был в солдатах и семь лет не писал. Даже не знали, где он.
– И все-таки он вернулся, - прибавлял Филипп.
– И когда он вернулся, его снова забрали.
Он щупает шелковую рубашку, которая сохнет на солнце.
– Нравится мне, - говорит он.
– А ты решился бы носить такую?
– спрашивает его мадам Филипп.
– Да.
– Ты надел бы шелковую рубаху к твоим мужицким штанам?