Нулевой контракт
Шрифт:
И меня тоже… бррр…
Напрягая язык, я начал выталкивать из рта импровизированный кляп — очень хорошо, что Энрике торопился вкусить «священной плоти» и не позаботился сделать все на совесть. Мы должны отсюда выбраться… пусть даже не мы, а Мария с подругами, и чтобы их освободить, мне понадобится для начала голос.
Соратники меня, судя по отсутствию реакции, не услышали, или не узнали, или решили, что это подстава, что пленника заставили орать под пытками, чтобы заманить их под пули. Наверняка в похожей ситуации
Над башней поплыл запах горелого мяса, и тут уже мне подурнело.
— Плоть освящена! — провозгласил Цзянь, и сунул руку прямо в пламя, взял обугленный черный комок, чтобы вознести его над головой.
Как он не обжигается?
— Причастимся же ее! — в один голос отозвались пятеро старичков.
Цзянь поднес кусок мяса ко роту, и тут я не выдержал, отвел взгляд, слишком противно было смотреть. В этот момент заскорузлая тряпка, изображавшая кляп, наконец поддалась, и я с облегчением выплюнул ее; во рту остался гадостный привкус.
— Какая мерзость, — прошептала Мария, которую трясло, по щекам бежали слезы, но она-то глаз не отводила.
А Цзянь жрал человечину, и его буквально корчило от удовольствия, глаза были расширены, он тяжело дышал. Комотделения не смущал тот факт, что пошедший на жаркое человек был заражен инопланетным бешенством, и что вирус вполне мог пережить не особенно долгое пребывание в огне.
— Причастимся же, — сказал он, облизывая пальцы, после чего взял у Джавала фляжку, и отхлебнул оттуда крови.
В этот момент мне показалось, что его лицо изменилось, оно вытянулось и как бы засветилось изнутри. Но я моргнул, и все стало как обычно, так что я решил, что это играет шутки уходящее к горизонту красное солнце.
Цзянь вытащил из костра сразу два куска мяса, один бросил Энрике, другой Джавалу. Эти вцепились в свои порции, будто два голодных шакала, а комотделения встал и двинулся к обход площадки, в ладонях его дымились еще три обугленных комка.
Ожогов он не боялся, жара не чувствовал, но о таких вещах в исполнении всяких шаманов я слышал.
— Мария, — позвал я. — Мария!
Она повернулась, глянула на меня, явно не узнавая, не понимая, кого видит перед собой.
— Грызи ремень у меня на руках, — я перекатился к ней, подставил связанные запястья. — Ты справишься. Давай!
Надо пользоваться моментом, пока на нас никто не смотрит.
Пережевать армейский ремень — это вам не сосиску перекусить, но иного варианта не оставалось.
— О Боже Всемогущий, что они делают? — вопросила Жанна, наконец прекратившая блевать. — Это безумие. Это не может быть правдой… И что с ними происходит? Это же сон!
Зверские морды Джавала и Энрике тоже просветлели, иного термина не подобрать… словно на каждого упал луч света, и выделил все лучшее, самое красивое,
— Причастимся же! — донесся ритуальный возглас с дальнего края площадки, где Цзянь вручил кусок мяса последнему из дозорных.
Прикосновения Марии к моим запястьям я не ощутил, слишком уж одеревенело все, просто ремень неожиданно задергался. Кровь ухитрилась пробиться к кистям, и боль в пальцах и ладонях оказалась такой, что я только с большим трудом сумел удержать стон.
Давай-давай, девочка, грызи, от тебя сейчас зависит все.
Еще что-то не то было с костром, не могла единственная охапка дров, усиленная сухим топливом, гореть так ровно и жарко, но подумать об этом можно будет потом.
— Приводи в чувство остальных, — приказал я Жанне.
Она непонимающе уставилась на меня.
— Жить хочешь? — спросил я, и девушка отчаянно закивала. — Все, поздно… Мария! Отбой.
Цзянь шагал в нашу сторону, и я не мог отрицать, что он и правда изменился — походка легкая, плечи расправлены, губы кривятся, блестят, словно намазанные жиром, зато глаза как два темных колодца.
— Мы причастились плоти измененной, — говорил он, — плоти, насыщенной чуждостью. Большая удача — отведать такой! Но и большая опасность! Можно потерять себя!
— Пожирание и извержение! — воскликнул Энрике и вдруг захохотал, вскинув голову.
Они вели себя точно пьяные или обдолбанные.
— И чтобы вернуться, — Цзянь не торопился, он растягивал удовольствие, и благодаря этому частично скрытая за мной Мария успела отодвинуться, а я лег обратно на спину, пряча ремень со следами зубов, — у нас есть плоть земная, но очень редкая в этих краях, почти чудо. Отведаем же ее!
Жанна завопила так истошно, словно иззубренный нож в руке комотделения уже начал полосовать ее лицо. Крик ее укатился в пустыню, и вернулся наводящим дрожь эхом, но самое главное — зашевелились валявшиеся без сознание девчонки, совсем юная шатенка даже подняла голову.
Цзянь поморщился, но шага не замедлил, зато дозорный, которому мясо досталось в последнюю очередь, перестал чавкать и сказал:
— Ну и глотка.
Комотделения оказался рядом с нами, от него прянула волна странного, обжигающего, болезненного жара.
— Иди сюда, — проговорил он ласково, и нагнулся к шатенке. — Больно не будет. Почти. Усекла?
Девчонка взвизгнула, но ладонь в тактической перчатке легла ей на рот, и повторной акустической атаки не получилось.
— Иди сюда, — свободной рукой Цзянь ухватил жертву за шею и поволок за собой, шатенка забилась в его хватке, попыталась ударить связанными руками, но кулачки ее бессильно отскочили от пластин бронежилета.
— Мария, дальше, — скомандовал я. — Жанна! Вскочили и устроили истерику! Быстро! Иначе она умрет!