Нулевой потенциал
Шрифт:
— Дельная мысль, — одобрил я.
— Мы выход в Гниль потеряем… — вмешался Михаил.
— Зато Июневку сохраним, — отрезал я. — А выход найдём. Я пробью, если что.
Наш отчаянный план начал воплощаться как по нотам. Видать, удача решила, что довольно отдохнула, и вернулась к своим обязанностям.
До Нутра нас добросила Дуняша на малом мобиле. Она же должна была отвести его обратно в ангар. Обнявшись на прощание, мы спустились в разверстую пасть Гнили.
Нутро прошли без приключений. Я подчищал его по ходу дела, но осторожно,
— Чудо-то какое! — восхитился Григорий. — Аж красиво…
Антип ничего не сказал, но долго всматривался, хмуря брови.
Тишина стояла оглушительная. И ни одна тварь нам не помешала. Лишь на мгновение, бросив последний взгляд на избушку перед тем, как сигануть в Нутро, я, кажется, различил за частоколом свет окуляров.
Но шли мы спокойно, погони не чувствовалось. Здесь, в непосредственной близости к сердцу Гнили и логову Обмоточного, я работал ещё тоньше, лишь страхуя нас от внезапного запуска пищеварения у Нутра. Антип смотрел мне на руки, явно запоминая каждое плетение. Хорошо, впрок пойдёт. Надо будет подучить его, как вернусь.
Переходов всего сделали четыре, от Июневки до последней точки. Семь часов ушло на дорогу. Занимался рассвет, полосуя смутное небо Гнили тонкими царапинами.
Выскочив из последнего перехода, мы передохнули малость. Подкрепились припасами, которые несли в рюкзаках. Поправили здоровье снадобьями. И направились к Грани.
Сердце с каждым шагом билось всё чаще. Вот она, родина моя! Моя земля, моя вотчина! И Гниль её попрать не посмела, чисто вокруг!
Я запнулся. Ну конечно, чисто. Вернее, вычищено. Как вокруг Июневки. Я этого не делал хотя бы потому, что в моё время Гнили здесь ещё не было. А вот и сигналка… А плетение-то какое знакомое. Отцовское почти. Почти моё. Но с некоторыми различиями.
Я дал знак остановиться и приблизился к линии заклятий. Поразмыслил чуток, склонился над ближайшим маячком и мягко прикоснулся магией. Ослабил пару нитей, прислушался. Нет, не сорвал. Осторожно снял плетение и кивком велел Антипу и Гришке проходить.
Грань здесь была крепкая, ровная, не то, что в Июневке. Видно, что часто ею не пользовались, зато укрепили на совесть. Я, пройдясь метров двести, нашёл место со слабым резонансом. И принялся осторожно раскачивать. Тело Матвейки привыкало к взаимодействию с доступной мне силой быстрее, чем я надеялся. Но оно и понятно: с таким количеством боёв не раскачаться было бы странно.
Через десяток минут звонко хлопнуло, и пробой открылся. Небольшой, ровно настолько, чтобы пройти. Я пропустил спутников, прошёл сам и тщательно закрыл ход. Но укреплять не стал: надолго мы оставаться не планировали.
Выскочили мы аккурат к хозяйскому дому. Моей избы, конечно,
Между яблонями белел силуэт. Женский. Невысокая, ладная фигурка скользила к нам, будто плыла над землёй. Белое платье колыхалось, пряча шаг. Словно лебёдушка. На миг мне стало жутко, хоть в призраков я не верил.
— Стоять на месте, — уверенный звонкий голос лязгнул металлом. Ни тени страха в нём не было. — Магию не трогать. Бью сразу насмерть.
Женщина приблизилась, и я вздрогнул от узнавания. На матушку она мою была похожа. Те же светлые волосы, стянутые на затылке в узел, большие голубые глаза, точёные руки… Нет. Не на мою матушку! На Матвейкину!
— ЛяльСтепанна?.. — заикаясь, подтвердил мою догадку голос Антипа.
— Антип Макарыч, ты, что ли? — Евлалия опустила руки и приблизилась. — А откуда ты?.. А как?..
Тут её взгляд коснулся меня, и голос дрогнул:
— Матвейка?!
Память нового тела смяла сознание, и я, не помня себя, шагнул вперёд, тонко вскрикнув:
— Маменька!
Евлалия развела руки, ускоряя шаг, всхлипнула, сжала мои плечи и расцеловала щёки:
— Сынок! Живой!
И тут за спинами звонко хлопнула Грань. Из широкого пробоя, словно ступень перешагивая, выдвинулся Обмоточный!
Гришка среагировал первым, ударив разрядом. Антип сместился так, чтобы оказаться между своими, и раскрыл щит. Евлалия вскинула руки, ударила кнутом, не замедлившись, выпустила по земле сеть, и тут же обрушила сверху искры. Три мощнейших заклятия за десяток секунд!
Я откатился в сторону, пользуясь тем, что внимание Обмоточного сосредоточено на других. От заклятия Гришки он увернулся, атаку Евлалии отбил щитом, а после атаковал сам. В перчатках на мгновение что-то блеснуло, и я догадался: накопители!
Но сплести своё заклятие не успел. Обмоточный ударил плотным острым потоком, целясь в Евлалию, как раз разворачивающую «тропу праха». Щит Антипа натянулся и лопнул!
А я за секунду до этого понял, что не хочу, чтобы Евлалия умерла. Не из-за законов Артели, не из личного благородства, а из-за чего-то нутряного, рвущего сердце на клочки.
Возможно, это была любовь Матвейки к матери.
И я сделал единственное, что мог успеть. Одним прыжком достиг ЛяльСтепанны, оттолкнул прочь, закрывая собой…
И умер.
Тьма разошлась перед глазами серебристым свечением. Боли не было. Было торжество и отчаянная радость. Я успел. Спас. И здесь, в невесомом нигде, я остро ощутил, что не память Матвейки стала причиной подвига. Мне самому до одури хотелось, чтобы Евлалия осталась жива. Причины странного желания я не знал.
И был звук. Тонкий, острый, звонкий. Нараставший. Через секунду я понял, что слышу смех.
— Молодец, Матвей, — похвалила Неждана. — Первая жизнь принята. Виток закрыт. А теперь живи, Матвей!