Нутро любого человека
Шрифт:
– Откуда ты знаешь, что я не сноб?
Она уставилась на меня обычным ее неотрывным взглядом:
– У меня на них чутье. Ненавижу снобизм. Если бы я заподозрила тебя в нем хоть на секунду, то никогда не пригласила бы к нам завтракать.
– Но я думаю, что во мне, возможно, сидит интеллектуальный снобизм, – сказал я.
– Ну, это простительно. Это продукт ума, а не классовых предрассудков. Именно социальный снобизм портит нашу страну. Во всяком случае, так говорит Хью.
К чаю мы вернулись в дом. Договорились вместе сходить в синематограф. Возможно, там я ее и поцелую, так я теперь думаю, – в темном зале, где мне не будет виден этот ее взгляд.
Пятница, 24 июля
К
Неожиданная телеграмма, а следом звонок от Родерика Пула. Мы с ним завтракаем на следующей неделе. Прошло лет, наверное, десять с тех пор, как я в последний раз видел его – в Монтевидео, моем утраченном доме, на моей родине. А следом почтовая карточка от Лэнд – из Корнуолла. Что она там делает? Почему ничего мне не сказала? И как же наш поход в синематограф? Прежде чем она вернется, я уеду с Диком в Испанию. Как это утомительно.
Среда, 29 июля
Родерик стал таким гладким. Пополнел, волосы поредели, однако на мир он по-прежнему взирает сквозь призму присущего ему ленивого цинизма. Мы отправились в "Этуаль" на Шарлотт-стрит – очень приятное место. Родерик работает редактором в издательской фирме "Спраймонт и Дру", отвечает там за учебники и детские книжки. "Эгоманию детского писателя надо испытать на себе, иначе в нее ни за что не поверишь", – сказал он.
Перед самым входом в ресторан мы остановились на тротуаре, и он основательно оглядел меня, заставив поворачиваться так и этак.
– Ну, что же, ты определенно получшел, – сказал он, – да еще и такой и нарядный.
Мы начали с устриц.
– Как подвигается твоя книга? – спросил он.
– Какая книга?
– Ну, ты ведь наверняка пишешь книгу?
– Между прочим, пишу. Как ты догадался?
– Так ты же еще десятилетним мальчишкой говорил мне, что собираешься стать писателем.
Меня это сообщение странно порадовало: как некое подтверждение моей дальнейшей судьбы. Или я просто сентиментальный юный дурак? Родерик был в ударе. Сказал, что я обязан отдать "Воображенье человека" в "Спраймонт и Дру", иначе он перестанет со мной разговаривать.
Понедельник, 3 августа
Благословенный сплав августовского Парижа: туристы и жара на бульварах, – впрочем, ресторан, в котором мы с Беном обедали, был почти пуст. После мы гуляли по quais[29] Сены – в сладостном, ласковом ночном тепле. Бен уже выглядит лет на десять старше меня, однако, похоже, с искренним интересом слушает мои рассказы об Оксфорде и о запутанной ситуации Питер-Тесс.
Он работает в маленькой, но довольно солидной галерее, "Огюст Дар", занимающейся самыми современными художниками: Грис, Леже, Пинсент, Бранкузи, Дакс и т.д. – и разумеется, любые Пикассо и Брак, на каких удастся наложить лапу. Бен считает, что ехать в Испанию в августе это безумие, а довод (принадлежащий, признаю, Дику), что узнать и опробовать жизнь в чужой стране можно, лишь испытав крайности ее погодных условий, – палящий жар лета и железную хватку зимы, – представляется ему неубедительным.
Вторник, 4 августа
В поезде Париж – Биарриц. Перед моим отъездом Бен настоял, чтобы я купил маленький, не обрамленный набросок маслом Дерена. Он ссудил мне необходимые 7 фунтов и пообещал упаковать набросок и послать его на Самнер-плэйс (я телеграфировал маме, прося вернуть Бену деньги). Я твердил ему, что, строго говоря, не могу себе это позволить, при моих-то оксфордских долгах, однако Бен настоял. Поверь мне, все время повторял он, ты об этом не пожалеешь. Это наш большой шанс, сказал он, то, что мы оказались здесь, в Париже, со всеми его художниками и хоть с небольшими, но деньгами. Что-то в его манере говорить убедило меня – Бен еще составит состояние. Я заметил, что на его визитной карточке стоит имя "Бенедикт" Липинг – стало быть, он уже больше не Бенджамин. Когда он спросил, почему я так стеснен в средствах, я объяснил, что это сделано преднамеренно. Я путешествую всего с 10 фунтами в кармане – еще одно из условий Дика. Слишком большие деньги, считает Дик, отгораживают тебя от страны, которую ты навещаешь. А некоторое количество лишений, необходимость экономить, даже небольшие страдания, – все это приближает тебя к с ней и к духу ее народа. "Надеюсь, ты не попал к этому Дику Ходжу в рабство", – сказал Бен. На этот счет не волнуйся, успокоил я его. Дик с семьей пребывает в Остенде – не понимаю, почему он захотел, чтобы мы встретились в Биаррице?
Среда, 5 августа
Биарриц. Дик приезжает поздней ночью. Я же пока что прошелся по восхитительному station baln'eaire[30], производя последние закупки провизии. Мы путешествуем налегке – у каждого по одному рюкзаку, содержащему чтение, большой флакон одеколона (купаться, говорит Дик, мы сможем не часто, а пахнуть, как какие-нибудь батраки, негоже), бриллиантин для волос (причина та же), две сменных рубашки, пару галстуков, запасные башмаки, носки, белье и аккуратно сложенные полотняные брюки в тон к полотняным же курткам, в которых мы станем странствовать. У меня еще есть панама от солнца, а Дик предпочел берет. В дневное время мы будем разгуливать в шортах и походных ботинках, но по вечерам – преображаться в относительно прилично одетых молодых джентльменов.
План у нас такой: перейти Пиренеи по одному из перевалов, а после пешком или автобусом добраться до Сеговии. Оттуда мы поедем поездом в Мадрид и дальше, на юг, к Средиземному морю, останавливаясь дорогой там, где нам понравится. Я купил мех для вина и несколько твердых жирных колбас, способных, уверен, сохранить свежесть в течение нескольких дней. Из окна нашего отеля видны сквозь просвет в кровлях кремовые буруны, накатывающие на grand plage[31]. Это свобода странствий – чувство новизны, очищения, сбрасывания старой кожи. Оксфорд стал давним воспоминанием, Лондон почти забыт. А Лэнд – кто она, эта Лэнд Фодергилл, покрывающаяся плесенью где-то в банальном Корнуолле?
Четверг, 13 августа
Я измотан, сиплю. Потерял не меньше половины стоуна и загорел под солнцем до цвета тикового дерева. Сеговия – Мадрид – Севилья – теперь Альхесирас. Мне нужно обдумать это путешествие в спокойствии и одиночестве. Где сейчас Дик – Бог весть.
Начиналось все замечательно. Мы встретились на вокзале, пообедали в бистро у vieux port[32], послонялись по казино, не решаясь ввязываться в игру. На следующее утро, очень рано, проехались на шедшем к предгорьям Пиреней автобусе и стали подниматься на перевал. В полдень остановились, перекусили хлебом с сыром, поболтали о том, о сем, взбодренные тем, что забрались так высоко в горы, и я сказал, ни к селу, ни к городу – хотя нет, на самом деле, мы разговаривали о «Жизнях поэтов» Джонсона (книге, которую взял с собой Дик), – и я сказал: