Нью-Йорк
Шрифт:
– А поезда из Уэстчестера не ходят? – спросил он.
– Мы видели один застрявший в снегу, когда пересекали мост. Сдается мне, что и со всеми та же история.
Доехав до Шестьдесят пятой улицы, они покатили по Бродвею. Когда они достигли юго-западного угла Центрального парка, экипаж взял курс на юг по Восьмой, и Скип соскочил. Ему хотелось держаться Бродвея.
Люди уже взялись за лопаты, пытаясь расчистить на тротуаре дорожку. Она больше напоминала траншею. Скип заметил, как сильно и безобразно обмерзли телеграфные провода. Вскоре он добрался до места, где они провисли до самой земли, превратившись в конгломерат из проволоки
– Выпьешь, сынок? – предложил бармен.
– Денег нет, – ответил Скип, хотя это была неправда.
Один из мужчин швырнул на стойку несколько монет и поманил его. В помещении пахло виски и горячим ромом.
– За меня, малец, – сказал незнакомец. – Налей ему «кучерского», – велел он бармену, и тот кивнул. – Там только эль с красным перцем, – пояснил он Скипу. – Пойло для возчиков. Это тебя чуток согреет.
Скип выпил медленно. В желудке разлилось тепло. Спустя немного времени он поблагодарил своего благодетеля и снова устремился на улицу, туго обмотавшись на пороге шарфом. И правильно сделал, потому что едва он ступил на Бродвей, как снег хлестнул его по лицу, словно личного недруга, норовя сдернуть шарф. Но Скип схватился за ограду, пригнул голову и поплелся вперед.
А дальше, через несколько кварталов, ему опять повезло. Фургон пивовара! Губы под шарфом растянулись в ухмылке. Ничто не в силах остановить пивовара. Если в Нью-Йорке иссякнут запасы пива, то это будет означать конец света.
Большой фургон тащил бочонки с элем. Он двигался медленно, как огромный корабль через ледоход. Его тянули не менее десяти нормандских лошадей-тяжеловозов. Скип пристроился сзади, незримый для кучера, и с неудобствами, но весело доехал до самой Двадцать восьмой улицы. Оттуда, хватаясь за все подряд, он двинулся через бурю к Грамерси-парку.
Хетти Мастер была крайне удивлена при виде Скипа с запиской от Лили де Шанталь, но прочла ее немедля. Записка была лаконична. Лили сообщала, что судну Фрэнка пришлось повернуть назад. Он пришел насквозь мокрым и, похоже, простуженным. «Но я уложила его в постель и каждый час давала немного горячего виски. Он не хочет, чтобы кто-нибудь знал о его возвращении, но не говорит почему». Хетти не сдержала улыбку: по крайней мере, Фрэнк цел и невредим, а Лили за ним присмотрит. Имелся и постскриптум.
Совершенно ясно, что наша маленькая подружка не появилась на борту. Небось застряла в Бруклине!
Я обязательно свижусь с ней, как условлено, и только потом выпущу Фрэнка на улицу.
Хетти чуть не рассмеялась. Она понадеялась, что маленькая мисс Клипп отморозит ножки, где бы она ни была. Задуманное свершалось, хотя и причудливым образом.
На самом же деле Донна Клипп стояла в тот миг у Бруклинского моста.
Конечно, можно было остаться в отеле, но его администрация вконец ошалела, требуя платы. Да и надоело ей там. Донна Клипп не любила безделья. Кто-то из постояльцев предложил ей книжку, но Донна никогда не понимала смысла чтения. Это тоже была сплошная тоска.
Поэтому она решила идти домой. Несколько ценных вещиц она сунула в сумочку. Затем потребовала шпагат, перехватила им чемодан и навязала мудреных узлов, о которые ногти сломаешь. После этого она настояла, чтобы управляющий выписал ей за него квитанцию, и пообещала забрать чемодан через несколько дней, а если его не окажется на месте, она обратится в полицию. Потом объявила, что уходит. Транспорта не было и в помине. Весь Бруклин сидел по домам. Но управляющий не стал ее удерживать. Он потешил себя надеждой, что она замерзнет насмерть, как только отойдет подальше от его отеля.
Донна Клипп дошла до Бруклинского моста, который находился невдалеке. Энергии ей было не занимать, хотя, добравшись, она стала похожа на ходячего снеговика. По мосту ходил рельсовый транспорт, и она, если переберется, уж как-нибудь дойдет или доедет до своего жилья. Однако перед мостом ее остановили.
– Мост закрыт, – сказал полицейский.
И в самом деле, внушительное сооружение вымерло. Огромный пролет взмывал в снежную бурю и исчезал в белом мареве. Пути были перегорожены, а вагонетки застыли у платформ, схваченные морозом. Полицейский благоразумно прятался в будке, где пешеходы платили пенни за переход. Там у него была лампа, возле которой он грелся, и он даже оконце открыл неохотно, вступая в пререкания с Донной.
– Что это значит – закрыт? – взвилась она. – Это же мост, будь он неладен!
– Он закрыт. Слишком опасно, леди! – крикнул в ответ полицейский.
– Мне надо на Манхэттен! – возмутилась она.
– Никак невозможно. Паром не ходит, а мост закрыт. Вам туда не попасть.
– Тогда я пойду пешком.
– Вы рехнулись, леди? – взорвался он. – Сказано же вам: мост закрыт! Тем более для пешеходов. – Он указал на дорожку, уходившую в воющий шторм. – Вам ни за что не перейти.
– Сколько это стоит? Тут написано, что пенни. Я больше пенни не дам.
– Вы не заплатите ни пенни, – взревел полицейский, – потому что вам уже трижды сказано: мост закрыт!
– Это вы так считаете.
– Да, считаю! Убирайтесь отсюда, дамочка!
– Я буду стоять здесь сколько захочу. Я ничего не нарушаю.
– Господи Исусе! – вскричал тот. – Ну так замерзайте насмерть! Но через мост вы не пройдете.
Через пять минут она все еще оставалась где была. Полицейский, вконец обозленный, повернулся к ней спиной. В таком положении он провел пару минут. Когда он вновь развернулся, ее, слава богу, не было. Он вздохнул, посмотрел на мост и разразился яростными воплями.
Она была там, на тротуаре, уже в паре сотен ярдов, и снежная буря готовилась ее поглотить. Как она, дьявол ее забери, прошмыгнула мимо будки? Он распахнул дверь, и ледяной ветер ударил ему в лицо. Он бросился за ней, сыпля проклятиями.
И остановился. Он прикинул, что ветер теперь в любую минуту может швырнуть ее через ограду и либо бросит на пути, либо, что еще лучше, упокоит в застывающих водах Ист-Ривер. Он вернулся в будку. «В глаза ее не видел», – буркнул он.
Пусть эта стерва сдохнет, если так хочется.