Нью-Йорк

Резерфорд Эдвард

Хетти никогда не интересовалась светской жизнью так, как Роуз, и всяко была менее консервативной, но понимала и уважала ее честолюбивые устремления. Порой она, правда, не упускала случая поддразнить.

– Куда поедем? – осведомилась Роуз.

– Скажу по пути, – ответила бесстрашная старая леди. – Сначала заберем Лили.

Роуз решила воздержаться от расспросов, и по дороге обратно на Пятую авеню беседу поддерживала Хетти. На отрезке от Двадцатых до Тридцатых она потребовала подробного отчета о детях. На Тридцатых заметила, что машина, безусловно, удобна, но слишком дорогая и ей придется сказать молодому

Уильяму, что он изрядный мот. Роуз перебила ее только на Тридцать четвертой улице. И сделала это со стоном.

– Даже через десять лет, – заявила она, махнув рукой в перчатке в сторону шикарного здания, – мне тягостно на него смотреть, как только подумаю о скандале и моей бедной, дорогой миссис Астор! А вам разве нет?

Они проезжали мимо отеля «Уолдорф-Астория».

Замужних Астор было, конечно, много, но в детстве и юности Роуз по общему согласию и невзирая на официальные титулы именно Кэролайн Шермерхорн Астор, и только она, имела право именоваться миссис Астор. Божественная миссис Астор! Героиня, наставница и друг Роуз.

Она была очень богата. Это никем не оспаривалось. Они с мужем заняли один из двух огромных особняков, принадлежащих Асторам. Но если семейство Астор достаточно разбогатело и освоилось, чтобы возглавить сливки нью-йоркского общества, то Кэролайн это право принадлежало с рождения по причине родства с голландцами Шермерхорнами, стоявшими у истоков возникновения города. И миссис Астор, вооружившись всей этой властью, предприняла поистине геркулесов труд. Она вознамерилась отлакировать высший нью-йоркский класс.

Ей подвернулся помощник, подвигнувший ее на это дело. Мистер Уорд Макалистер – джентльмен с Юга, женившийся на деньгах и объездивший Европу, дабы набраться аристократических манер, – посвятил этому занятию всю жизнь. Он объявил своей вдохновительницей низкорослую, смуглую и полноватую миссис Астор, после чего они принялись задавать Нью-Йорку новый светский тон.

Америке это было не то чтобы в новинку. Бостон, Филадельфия и другие утонченные города, включая Нью-Йорк, старались упорядочить иерархию и выпускали «Светский альманах». В Нью-Йорке потомки старинных голландских землевладельцев и английских купцов, имевшие ложи в Музыкальной академии, успели научиться снобизму. Когда мистер А. Т. Стюарт, лавочник, нажил состояние и воздвиг особняк на Пятой авеню, его не сочли джентльменом и игнорировали столь жестоко, что он вынужден был покинуть Пятую авеню.

Но в Нью-Йорке существовала особенная проблема: он превратился в центр всеобщего притяжения.

С его банками и трансатлантическими связями, он в такой степени сделался финансовым оплотом всего континента, что каждому крупному дельцу приходилось иметь в нем офис. Медные и серебряные магнаты, владельцы железных дорог, нефтепромышленники вроде Рокфеллера из Питтсбурга, стальные магнаты вроде Карнеги и угольные бароны – тот же Фрик, выходцы со Среднего Запада, Юга и даже из Калифорнии – все стекались в Нью-Йорк. Их состояния поражали воображение, и они могли делать все, что заблагорассудится.

Но миссис Астор с наставником утверждали, что одних денег мало. Старый Нью-Йорк всегда был богат деньгами, но лишен лоска. Деньги нужно подчинить себе, приручить, цивилизовать. А кому это делать, как не старой гвардии? Итак, высший слой общества

предстояло составить лучшим людям, «старым деньгам», которые будут принимать в свои ряды нуворишей медленно, по одному, после испытательного срока, во время которого те должны показать себя достойными этой чести. Макалистер установил планку в три поколения. По сути, это было именно то, чем веками занималась английская палата лордов.

Могли быть и исключения. Вандербилты были нуворишами, и старый коммодор, чей язык был грязнее, чем у лодочника, плевать хотел на светское общество. Но следующее поколение было очень богато, настроено крайне решительно, и их допустили к себе даже до того, как в семействе завелся герцог. Практичность еще никто не отменил.

Но кто же будет формировать этот внутренний круг? Уорд Макалистер уже возглавлял комитет виднейших окружных джентльменов, которые выбирали лиц, достойных присутствовать на ежегодном Балу городских старейшин. Коль скоро рядом была миссис Астор, она и стала королевой действа, скреплявшей список своей монаршей печатью. А сколько звать гостей? Бывало по-разному, но не больше четырехсот человек. По утверждению Макалистера, в большой метрополии находится именно столько людей, которые не будут ни выглядеть, ни чувствовать себя лишними в бальном зале. Это высказывание могло показаться чуточку опрометчивым с учетом того, что в Нью-Йорке проживали тысячи людей, привычных к танцам и посетивших не меньше шикарных курортов, чем сам Макалистер. Но мистеру Макалистеру нравилось думать именно так, и число утвердилось.

Нельзя не отметить, что списки миссис Астор славились постоянством. Конечно, там были нувориши, начиная от самих Асторов и заканчивая Вандербилтами. Были представлены «старые деньги» – семейства Отис, Хейвмейер и Морган, а также джентри XVIII века в лице Резерфордов и Джеев. Но список пестрел великими именами – по-прежнему богатыми фамилиями, восходившими к началу XVII века: Ван Ренсселер, Стайвесант, Уинтроп, Ливингстон, Бикман, Рузвельт. Если задачей миссис Астор было сохранить благосостояние старого Нью-Йорка как образчик ведения дел, то приходилось признать, что она с ней справилась.

Когда Роуз познакомилась со своим будущим супругом Уильямом, она первым делом, еще даже до того, как узнала его второе имя – сущий подарок Небес, выяснила, что Мастеры, входившие в разряд «старых денег», числились в списке миссис Астор. А когда после свадьбы старая миссис Астор оказала ей покровительство, Роуз стала ее рьяной помощницей. Многие дни она провела за тем, что послушно внимала ее наставлениям и усваивала светский этикет.

Затруднения вызвало только одно правило.

– Миссис Астор говорит, – передала она Уильяму, – что в оперу приходят после начала и уходят до конца.

Это была любопытная идея, позаимствованная у Старой Европы, где высший свет ходил в оперу показать себя. И в том случае, если бы актерам повезло выступить перед публикой, сплошь состоящей из аристократов, то им пришлось бы заканчивать спектакль перед пустым залом, поскольку аристократы покинули бы зал, не ожидая завершения оперы, что было очень удобно, благо исключало утомительную необходимость вызывать актеров на поклоны и забрасывать их цветами.

– Будь я проклят, если пропущу увертюру и финал за такие-то деньги! – вполне резонно ответил муж.