Нью-Йорк
Шрифт:
– Джеки Онассис тоже бегает вокруг пруда, – сказала матери Мэгги.
Джеки она ни разу не видела, но слышала, что так оно и есть, – пусть мать успокоится.
Нынешним летом у родителей возникли новые страхи.
– Хоть бы полиция поймала это чудовище! – твердила мать всякий раз, когда Мэгги звонила.
Мэгги ее не винила. Маньяк, называвший себя Сыном Сэма, за последние месяцы напугал многих – он расстреливал молодых женщин и рассылал в полицию и газеты дикие письма с обещанием нанести удар вновь. До сих пор он орудовал в Куинсе и Бронксе, но напоминать об этом матери было бесполезно.
– Откуда ты знаешь, что он не явится на Манхэттен? – спросила она, и Мэгги, естественно, крыть было нечем.
Невыносимая жара простояла весь
Хуан Кампос стоял на тротуаре и смотрел за великую черту. Он тоже отметил знойную духоту, а сейчас буквально чувствовал наэлектризованность воздуха. В любую секунду мог грянуть гром.
Он глядел на Центральный парк. Его подружка Джанет жила в Вест-Сайде на Восемьдесят шестой улице, недалеко от Амстердам-авеню. Она шла к нему через парк.
Машина «скорой помощи», сигналя и завывая сиреной, вывернула с Третьей и помчалась к Мэдисон-авеню. Обычное дело. На Восточной Девяносто шестой всегда надрывались «скорые», так как рядом находилась больница.
Хуан стоял на пересечении Девяносто шестой и Парк-авеню. Квартира, куда он недавно переехал, была на другой стороне Лексингтон-авеню. Он снял ее в подаренду на год и не знал, задержится ли в ней дольше. До сих пор в его жизни не было никакой определенности. Так откуда ей взяться сейчас? Но неизменным осталось, по крайней мере, одно: он жил на северной стороне великой черты.
Родная улица. Девяносто шестая. Поперечная, конечно, как Восемьдесят шестая и Семьдесят вторая, Пятьдесят седьмая, Сорок вторая, Тридцать четвертая и Двадцать третья. Каждая по-своему отличалась, но в 1977 году в Девяносто шестой было кое-что принципиально особенное. Она являлась границей между двумя мирами. По одну ее сторону находились Верхние Ист-Сайд и Вест-Сайд, по другую – Гарлем, куда никогда не захаживали люди вроде его друга Горэма Мастера. Но те, кто считал, что Гарлем стал полностью черным районом, глубоко заблуждались. В Гарлеме было не счесть других диаспор, и самая крупная располагалась в его южной части, за Девяносто шестой улицей и восточным отрезком Пятой авеню.
Эль-Баррио, латиноамериканский Гарлем. Приют пуэрториканцев.
Хуан Кампос был пуэрториканцем и прожил в Эль-Баррио всю жизнь. Когда ему было семь, его отец умер, и мать Мария выбивалась из сил, работая уборщицей и силясь прокормить единственного сына.
В Эль-Баррио жилось трудно, но Мария Кампос была крепка духом. Она гордилась своим происхождением. Любила готовить обильную острую смесь из латиноамериканских, таинянских [90] и африканских блюд – основу пуэрто-риканской кухни. Суп из долихоса, pollo con arroz [91] , рагу, мофонго [92] и блюда фри, кокосы и плантаны, окра и маракуйя были главными в рационе Хуана. Иногда Мария выходила на люди и танцевала под барабанный рокот bomba [93] или развеселую guaracha [94] . Это были редкие случаи, когда Хуан видел мать искренне счастливой.
90
Таино – собирательное обозначение ряда аравакских племен, населявших к моменту открытия Америки острова Гаити, Пуэрто-Рико, Куба и др.
91
Цыпленок с рисом (исп.).
92
Традиционное блюдо карибской кухни, основным компонентом которого являются неспелые и твердые зеленые плантаны (так
93
Один из традиционных музыкальных стилей Пуэрто-Рико. Базовый ритм бомбы играется на двух или более барабанах.
94
Жанр кубинской популярной музыки, известен с XVIII столетия. Представляет собой танец с пением, исполняемым по очереди солистом и хором, с сатирическими, двусмысленно-сниженными текстами, часто – с использованием импровизации.
Но в первую очередь ее снедало честолюбие. Мария Кампос понимала, что ее жизнь вряд ли изменится, зато о сыне можно помечтать, и эти мечты были грандиозны.
– Помни великого Хосе Сельсо Барбосу! – говорила она.
Барбоса был бедным пуэрториканцем с плохим зрением, который вырвался из нищеты, стал первым среди соотечественников, кто получил американский диплом врача, и завершил свою жизнь их героем и благодетелем.
– Хуан, ты должен стать таким, как он, – втолковывала она сыну.
Барбоса давным-давно умер, и Хуан стал бы живым героем, как звезда бейсбола Роберто Клементе. Но Хуан понимал, что ему, малорослому и близорукому, нельзя рассчитывать на такую судьбу. Впрочем, он все равно старался оправдать материнские надежды – за одним исключением.
– Держись подальше от своего кузена Карлоса, – внушала мать.
Но Хуан вскоре осознал, что если он хочет выжить на жалких улочках Эль-Баррио, то прежде всего нуждается в статном и ладном Карлосе.
На каждой улице орудовала своя банда, а в каждой банде имелся вожак. Для пацанов из округи Хуана слово Карлоса было законом. Если какой-нибудь шкет хотел ограбить магазин, сбыть наркотики или сделать еще что-нибудь в том же духе, то он совершил бы глупость, не заручившись разрешением Карлоса. Тронь мальца, который находится под опекой Карлоса, – отделают так, что вовек не забудешь.
Хуан был невысок и плохо видел, но Бог возместил ему изъяны другими достоинствами. Он был подвижен, от природы добр и забавен. Карлос, недолго думая, взял братца под крыло. Банда восприняла его как своеобразный талисман. Если мать хочет отдать его в школу – отлично. Чем еще такому заняться? И детство Хуана прошло безоблачно, никто его не тронул.
А Мария и правда хотела, чтобы Хуан учился. Она отнеслась к этому со всей страстью.
– Ты будешь жить лучше, получишь образование, – твердила она снова и снова.
Будь Хуан сильнее и крепче, он, может, не стал бы особо прислушиваться, но тоненький внутренний голос сказал ему, что мать права. И он, хотя и играл на улице с ребятней, часто прикидывался, будто устал больше, чем было на самом деле, и шел домой заниматься.
Хуан с матерью жили в двух убогих комнатах на Лексингтон-авеню, близ Сто шестнадцатой улицы. Несмотря на наличие католических школ, Хуан, как большинство пуэрториканцев, пошел в бесплатную государственную. Ученики в школе были самые разные, и по их виду легко было угадать, кто где живет. Черные жили западнее Парк-авеню, пуэрториканцы – в районе между нею и Плезант-авеню, итальянцы, старейшие жители Гарлема, – восточнее последней. Были в школе и еврейские дети, а некоторые учителя тоже были евреи.
Хуану крупно повезло со школой, потому что преподавание для тех, кто хотел учиться, было на высоте, и он оставался вполне доволен. Хуан обнаружил, что многое дается ему легко, особенно математика, к которой он имел врожденные способности.
Мальчик быстро обзавелся друзьями, он сошелся с Майклом, выходцем из еврейской семьи. Именно Майкл однажды сказал ему: «Когда доучусь, родители надеются, что я поступлю в Стайвесант». Хуан не знал, что это такое, и Майкл объяснил, что тремя лучшими старшими школами для выпускников государственных средних слывут Хантер, Бронкс-Сайенс и Стайвесант в Финансовом квартале. Майкл сказал, что обучение там бесплатное, но вступительные экзамены очень строгие и конкурс велик.