Нью-Йорк
Шрифт:
Именно так они и поступили. Никому из гостей не пришло бы и в голову, что Джеймс и отец находятся по разные стороны баррикады. Новости обсуждались спокойно. Мастер мог высказаться о компетентности Вашингтона и бестолковости его войск. Джеймс мог покачать головой в ответ на те или иные неразумные или самонадеянные действия Лондона. Но оба вели себя неизменно вежливо.
Вскоре после возвращения Джеймса все семейство отправилось в графство Датчесс. У Абигейл сохранились счастливые воспоминания о ее деде, старом Дирке Мастере, у которого она в детстве гостила на ферме.
На этот раз они остановились у Сьюзен. Гостить у нее было вполне приятно. Сьюзен превращалась в немолодую почтенную женщину. Она была рада видеть родню, но больше интересовалась своими детьми и хозяйством, чем мировыми событиями. Ее супруг, человек жизнерадостный и веселый, высказался об этом откровенно:
– Мы будем держаться подальше от заварухи, сколько сможем.
Они с Джеймсом неплохо поладили, но Абигейл видела, что у них мало общего, помимо родственных чувств.
Однако перед самым отъездом Сьюзен со всем своим пылом взяла Джеймса под руку и настоятельно попросила:
– Джеймс, приезжай к нам еще и не откладывай надолго. После стольких лет я рада, что брат снова рядом.
И Джеймс пообещал так и сделать.
Что касалось собственных отношений Абигейл с братом, то о лучшем не приходилось и мечтать. Он часто садился рядом и рассказывал о том, что повидал. Имея вид горделивый, он тем не менее умел развеселить ее историями из студенческой жизни. Вскоре он выяснил, что ей нравится, и постоянно чем-нибудь баловал, несмотря на то что порт был закрыт для торговли с Англией, – кружевами и лентами, книгой, а то и букетиком ее любимых цветов. Сынишке же он был образцовым отцом. Она бесконечно гордилась Джеймсом, смотря, как он играет с Уэстоном, учит его читать или ведет на прогулку.
И так ей, слава богу, удавалось любить и уважать обоих – отца и брата. Хозяйством теперь заведовала она – весьма неплохо, по ее мнению. Гудзон с женой советовались с ней по всем обыденным делам. Она всячески старалась быть утешением отцу, товарищем – Джеймсу и матерью – Уэстону.
Но почему Джеймс остался один? Где жена? Вскоре после его приезда Абигейл приступила с расспросами, но он ответил уклончиво и деликатно дал понять, что лучше не спрашивать. Отец знал не больше ее. Прошло три недели, прежде чем Джеймс взял себя в руки и сообщил, что они с Ванессой серьезно поссорились.
– Я все еще надеюсь на воссоединение, – сказал он, – но поручиться не могу.
По ходу дела было решено ни слова не говорить Уэстону. Ему сказали, что мама приедет, когда сможет, и он, хотя и скучал, как будто смирился с ее отсутствием как с некой необъяснимой необходимостью взрослого мира.
Через несколько месяцев от Ванессы пришло письмо. Он было написано все тем же уверенным почерком на толстой бумаге. Выражая любовь к малышу Уэстону, она признавалась, что встревожена восстанием, и спрашивала у Джеймса, когда он вернется, без всяких указаний на желание возобновить отношения.
Тем
Поиграв с Уэстоном какое-то время, Абигейл допустила неосторожность и сделала слишком широкий замах. Малыш, метнувшись в сторону, ударился коленом о камень и ободрал кожу. Она бросилась к нему. Уэстон встал и сморщил личико. Она не только увидела струйку крови, но и поняла, что скоро образуется синяк. Сейчас расплачется, решила она.
– Ну что, пойдем домой? – спросила Абигейл, перевязывая окровавленное колено носовым платком.
Но он замотал головой. И она, поняв, что слез не последует, вернулась на свое место и выполнила простую подачу, одновременно жалея его и гордясь им.
Они поиграли так минуту или две, когда Абигейл услышала за спиной крики. Она остановилась, прислушалась, но шум стих. Мяч еще несколько раз перелетел туда и обратно, и тут она поняла, что люди, находившиеся на краю парка, бегут на тот самый шум, привлеченные неким зрелищем. Она замялась, не зная, что делать.
– Эбби, бросаю! – крикнул Уэстон и кинул мяч.
Она притворилась, что не поймала, и немного прошла за мячом назад, пытаясь рассмотреть происходящее, но тут же увидела бегущего к ней Соломона.
– Побудьте здесь, мисс Абигейл! – сказал он, запыхавшись.
– Что там стряслось?
– Босс! – шепнул он ей, чтобы не услышал Уэстон. – За ним пришли! Называют шпионом – мол, получает почту из Англии. Не ходите туда, – произнес он настойчиво.
Но Абигейл не стала его слушать.
– Останься с Уэстоном, – велела она и сунула ему мяч. – Никуда его не пускай.
И сорвалась с места.
Перед домом собралась изрядная толпа. Она томилась в ожидании. Абигейл попыталась протиснуться, но не успела дойти до ворот, как парадная дверь распахнулась и толпа взревела.
Ее отца раздели до пояса, ноги были босы. Он был еще крупным и крепким мужчиной, способным дать отпор, но с ним вышло не меньше дюжины человек – слишком много, чтобы сопротивляться. Он старался сохранить достоинство, но лицо было мертвенно-бледным. Она никогда не видела отца таким беспомощным и униженным. Его подталкивали в спину.
В толпе раздались крики. Судя по ним, обществу хотелось не только мести, но и потехи. Отца заставили остановиться на крыльце. У одного из мужчин было ведро с дегтем.
И тут Абигейл поняла: вмешиваться бесполезно, ей ничего не сделать. Пришлось думать быстро. Она развернулась и побежала. Куда податься? На Уолл-стрит? Там находился Сити-Холл. Там были люди, облеченные властью. Но форт ближе. Времени оставалось в обрез. Сколько его нужно, чтобы обмазать человека дегтем и вывалять в перьях?