О чем расскажет дождь

Егорова Ольга И.

— Мои любимые! Нехорошо, конечно, на ночь наедаться, но только я ужасно голодна...

Алина в самом деле почувствовала голод. И это было неудивительно: о еде в течение дня они с Владом не вспомнили ни разу.

— Тебе ли об этом говорить, — махнула рукой Елена Михайловна. — Тебе можно и на день, и на ночь... Все равно не поправишься.

— Да, к счастью, хотя бы этой проблемы для меня не существует...

— Что так грустно, Алина? У тебя снова какие-то неприятности?

—

Неприятности? Нет, что вы! У меня... Все нормально. Все по-прежнему.

Какую-то долю секунды Алина сомневалась: рассказать? И все же не решилась. Слишком сложно рассказать — такое... Да и возможно ли выразить словами то, для чего простые слова слишком примитивны? То, о чем может рассказать только шум дождя или биение двух сердец в одном ритме...

— По-прежнему... Вот и у меня — по-прежнему, — вздохнула Елена Михайловна, тем самым подготовив Алину к началу не слишком приятного для нее, но очень нужного для свекрови разговора. — Не знаю, кончится ли когда-нибудь эта болезнь...

Чайные листочки опускались на дно чашки замысловато и медленно, как во сне. Алина настойчиво разглядывала их, удивляясь странному, неизвестно откуда взявшемуся новому чувству вины. Но разве она чем-то обязана Максиму? Разве должна она теперь, когда ему так тяжело, прийти на помощь? Да и чем она могла бы ему помочь? Предложить снова жить вместе, забыв старые обиды? Но ведь она этого не хочет, совсем не хочет. Да и Максиму это совсем не нужно...

— Он ведь начал пить, Алина. Я тебе не говорила, думала, это у него временно. Думала, сумею его уговорить, заставить, объяснить, что это не выход... Полгода уже! Редкий день выпадает, чтобы он трезвым домой пришел. За это время уже третий раз работу меняет. Говорит, что-то его не устраивает, только я ведь понимаю прекрасно, что не в этом дело. Просто такой работник никому не нужен...

На некоторое время в кухне воцарилась тишина.

— Он ведь до сих пор ей звонит, Алина. Она год как замужем, а он все равно ей звонит, умоляет встретиться, поговорить... Смотреть на него больно после этих разговоров.

— А она?

— Да не нужен он ей, Алина! И никогда не был нужен! Он думает — разлюбила она его, а я так считаю, что никогда и не любила... Так, забавы ради решила попробовать: получится у нее мужика из семьи увести? Получилось... А потом она интерес свой потеряла.

— Ничего себе, забава... Может, напрасно вы так, Елена Михайловна?

— Не напрасно! — Свекровь сердито отодвинула от себя чашку с чаем, едва не расплескав на стол. — Я тебе больше скажу: приворожила она его!

— Елена Михайловна! — вздохнула Алина.

— И не надо так на меня смотреть, Алина! Думаешь небось — совсем старая из ума выжила? Только я ведь много об этом думала, много читала, в журналах, в книгах разных... И даже ходила в одно место... Женщина знакомая посоветовала. Вот я пошла, отнесла фотографию, и мне все точно сказали.

— И что же вам сказали?

— То и сказали, что приворожила!

— Не знаю, Елена Михайловна. Я в ворожбу не верю. Если бы все в жизни было так просто,

если бы можно было любого человека по своему желанию... Как это там называется? Присушить?

— Вот-вот, присушить! Оказывается, можно, я тебе точно говорю!

— Ну успокойтесь, Елена Михайловна! — Алина накрыла своей ладонью ладонь свекрови, заметив, что у той на глазах блеснули слезы. — Не нужно так...

— Да ведь пропадает, совсем пропадает он, Алина! За эти три года — на десять лет постарел!

— Послушайте, но ведь если допустить, что она его... приворожила, как вы говорите, то, наверное, можно и...

— Говорят, можно, — вздохнула свекровь. — Мне разные способы рассказывали. Все испробовала. Бесполезно...

— Тогда остается только надеяться, что он встретит кого-нибудь... Знаете, как говорят — клин клином вышибают. Нужно подождать... Вот увидите, встретит он еще в жизни нормальную девушку. Забудет свою Ларису, и семья у него будет, а у вас — невестка новая и внуки...

— Ой, не знаю, Алина. У меня такое ощущение, что это никогда не кончится. Он ведь порой так ведет себя, словно и в самом деле из ума выжил. Звонит ей по ночам, встретиться требует... С мужем ее один раз по телефону поскандалил... Она небось и сама теперь не рада тому, что натворила.

— Да уж, не слишком приятная ситуация... — пробормотала Алина, представив на мгновение, как Максим ругается по телефону с Владом.

— Вот и я говорю! Так он, кажется, себе именно такую цель и поставил — бесконечные скандалы между ними провоцирует для того, чтобы семья распалась! Она даже номер телефона несколько раз меняла, так он все равно откуда-то узнает и снова звонит... Как ребенок или, страшно сказать, как помешанный... Ни меня, ни отца не слушает совсем, говорит — не мое это дело, он сам разберется...

— Да, я понимаю. Трудно помочь человеку, который так отчаянно отбивается от помощи.

— Вот-вот, правильно ты говоришь. Она ведь и сама мне несколько раз звонила...

— Кто, Лариса?

— Лариса, кто ж еще... Вот, позавчера только звонила. Просила с ним поговорить, образумить его. У меня, говорит, семья, вы поймите. Я ребенка жду, мне нервничать ни к чему...

Она говорила что-то еще. Много и долго, вытирая смятым платком время от времени скатывающиеся по щекам слезы. Говорила, наверное, все о том же. Алина не слышала.

Почему-то вдруг снова возникла в мыслях картинка с тем самым цветком, выросшим посреди оживленной трассы. Так быстро, так жестоко... Всего лишь доля секунды — и машина уже мчится вдаль, скрывается за горизонтом, растворяясь в шумном потоке хайвея. Как будто и не было ничего. Ни тонкого стебля, тянущегося к солнцу, ни бутона, трепетно раскрывшего нежно-розовые лепестки... Вот ведь как бывает.

«В Москву, — тут же созрело решение. — В Москву, к родителям. К маме и папе. Снова стать маленькой девочкой, снова почувствовать заботу. Может, найду там себе работу приличную. Туда ведь все едут зарабатывать. С моим образованием, с папиными связями я себе быстро что-нибудь подыщу. Завтра же, утренним поездом...»