О чём умолчал Мессия… Автобиографическая повесть
Шрифт:
Да, она умела наслаждаться предоставленным ей миром и подмечать то, что было недоступно нам – здоровым. При этом она никогда не относила себя ни к верующим, ни к атеистам. Она, просто любила жизнь такой, какая она есть. Потому, что была обыкновенным человеком. С необыкновенно большим и добрым сердцем.
К вопросу о переселении душ
Сергей Григорьевич Файнберг, всё-таки, был оригинальной личностью.
Сидим, как-то в очередной раз, за мантами, в гостях у Галины Николаевны и обсуждаем тему реинкарнации.
– А в кого бы Вы предпочли перевоплотиться, случись такая возможность? – обращаюсь
Немного подумав, он вдруг выдаёт:
– В бегемота.
– А чего, так… – изумляемся мы.
– Очень просто, – поясняет свой выбор гость – бегемот никого не ест, и его самого слопать сложно.
Я внимательно приглядываюсь к развалившемуся на стуле грузному и добродушному Сергею Григорьевичу и с удивлением отмечаю про себя: «А ведь, и в самом деле, в нём есть что-то от бегемота…»
Знакомство с прекрасным
Так говорит Андрюша…
Обладая безграничной фантазией и грамотно поставленной речью, мой друг, порой, так умеет приукрашивать известные нам обоим факты, что я просто диву даюсь.
– Андрей! Ну зачем ты обманываешь?!
– Голибушка. дорогой! Я не обманываю, а вру исключительно, в целях наиболее художественного отображения действительности. А это – согласись – разные вещи!
– А сейчас наша дочь сыграет вам на пианино!
– На х#й, на х#й! – кричали пьяные гости…
(Из Андрюшиных приколов)
По настоящему, живописью я заинтересуюсь только после знакомства с Наташей и Андреем. Именно они, впервые, в самом начале 80-х годов прошлого столетия, откроют для меня С. Дали и Р. Магритта, И. Босха и Дж. Арчимбольдо; заставят на всю оставшуюся жизнь проникнуться любовью к обожаемым мною прерафаэлитам и символистам; ну, и, конечно же, к итальянскому и северному Возрождению. Это произойдёт задолго до того, когда на волне горбачевских «гласности» и «перестройки» эти имена станут известны широкому кругу любителей живописи, когда станет модным и престижным говорить об этом на каждом углу.
Сейчас, оглядываясь невольно назад, в прошлое, я, кажется, начинаю понимать причину того, почему этого не произошло со мною раньше. Многое зависит, на мой взгляд, от учителей. Нет, со школой, слава богу, мне повезло: о своих учителях мне уже довелось поведать читателю, и я до конца своих дней сохраню о них благодарность.
В советские годы, нечасто можно было встретить преподавателя, который, пренебрегая установленными министерством образования, учебными программами и методичками, находил бы в себе мужество проповедовать общечеловеческие мировые ценности. Всё укладывалось в строгие и идеологически выдержанные рамки, в соответствии с требованиями, предъявляемые существующим строем. А потому, нет ничего удивительного в том, что, например, Л. Толстым или Ф. Достоевским я начну увлекаться значительно позже, ибо, по школьным учебникам мы могли писать только такие сочинения, как, скажем, «Лев Толстой – как зеркало русской революции», и прочее, в том же духе. Творчество и жизненный путь таких неординарных личностей, в значительной мере, искажались и преподносились нам в совершенно ином свете, укладываясь в требуемые официальные рамки. Все «лишнее» и «ненужное» просто отсеивалось под бдительным оком неусыпной
То же самое, можно было проследить и на примере живописи. Это сейчас, так называемый соцреализм, может вызвать улыбку и неподдельный интерес у определённой части нынешнего молодого поколения, увлекающегося историей живописи. Наше же поколение, буквально жило в нём, а потому, становится вполне понятным, что встреча с чем-то новым и экстраординарным, являлась для нас поистине настоящим «глотком свежего воздуха». Оно будоражило воображение, заставляя взглянуть на существующий мир несколько по иному, по-новому, подталкивая молодого человека к различного рода размышлениям и вытаскивая его из заскорузлых тисков повседневной обыденности, избитых идеологических штампов и навязанных стереотипов.
Свой первый подобный шок я испытаю, впервые попав в кафе «Сузорье», где Наташа и Андрей предстанут одними из главных действующих лиц, представляя свой цикл художественных программ, посвящённых живописи и сопровождая его демонстрацией изумительных и оригинальных (по тем временам) слайдов. Это было нечто невообразимое для меня. Следует отметить, что попасть в это элитное кафе было делом не из лёгких. Благодаря творческому энтузиазму моих новых друзей, «Сузорье» пользовалось среди местной молодёжи не меньшей репутацией в Минске, чем, скажем, кафе «Сайгон» в Ленинграде, где собиралась творческая интеллигенция, богемная элита и прогрессивная молодёжь. Это было престижно. Ну, во-первых, потому, что выглядело как альтернатива существующему коммунистическому режиму и граничило с чем-то идеологически запретным, если не сказать более.
Именно, благодаря Андрею, для меня откроется новый, неведомый мне ранее, удивительный мир живописи и красок. И это при том, что мой друг вовсе не считает себя искусствоведом. Это его хобби. Филокартия – одно из любимейших его увлечений. Можно сказать, это – его страсть, его болезнь, словом, это – на всю жизнь.
Вряд ли я ошибусь, высказав предположение, что его коллекции открыток вполне могли бы позавидовать очень многие настоящие специалисты и искусствоведы.
Убить дракона
Историю живописи у нас на факультете преподавал очень смуглый, небольшого росточка человечек, из числа местных кадров. Мало того, что он скверно владел русской речью, вдобавок ко всему, это был довольно тщеславный, самодовольный и, как выяснится вскоре, очень мстительный человек.
Откровенно говоря, я скучал на его «пАрах». Речь его была чрезмерно слащавой, эмоциональной и невнятной. При этом, от внимательного слушателя не могло ускользнуть то, как он любуется самим собою, в процессе изложения очередной новой темы. Он буквально утопал в нарциссизме. Да простит меня великий император Франции, но чем-то он мне напоминал собою маленького «наполеончика».
Наиболее глубоко мне запало в душу его описание картины флорентийского живописца Паоло Уччелло «Св. Георгий, принцесса и дракон».
– Трагизм картины усиливается изображением несчастной и хрупкой дочери царя, находящейся в плену у чудовища, в то время, как сам дракон, в угрожающей позе, готовится наброситься на своего противника, с раскрытым пастом…
В тот раз, меня спасла мощная спина однокурсника, за которую я успел спрятаться.
Однако, на следующей паре, где наш учитель поведает нам трогательную и душещипательную историю своего внезапного «открытия», которое он совершит неожиданно, всматриваясь в знаменитый портрет работы Крамского «Неизвестная», мой злосчастный язык, все же подведёт меня окончательно.