О чем знаешь сердцем
Шрифт:
Папа уже ждет? Он не бегал еще дольше меня. Гораздо больше четырехсот трех дней. Число всплывает у меня в голове автоматически, но без обычной тяжести. Сегодня все воспринимается по-другому, потому что вчерашний день был другим.
Я потягиваюсь, чувствуя в плечах непривычную ломоту. А потом вспоминаю все сразу: солнце, воду, как мы с Колтоном плавали, как он махал мне на прощание, когда уезжал. Ощущение пустоты, оставшееся внутри после того, как он уехал. И наконец разговор за ужином о том, чтобы сегодня вернуться.
На тумбочке
Я тут подумал. Вчера был отличный день, но спорим, сегодня будет еще лучше? Что скажешь?
Я улыбаюсь, невольно думая, что он уже такой. Уже лучше.
Жужжит новая смс:
Утром я работаю, но, может, увидимся позже?
Я перечитываю ее, пытаясь придумать, что на это ответить.
– Куинн. – Райан просовывает голову в дверь, и я снова вздрагиваю, не зная, что делать с телефоном, который держу в руке. – Идем. Чем ты там занимаешься?
Кладу телефон обратно на тумбочку.
– Ничем. Выключаю будильник.
– Давай быстрее. Мы тебя ждем. – Я знаю, она не уйдет, пока я не выберусь из постели, и потому встаю. С ответом на смс Колтона придется подождать, потому что моя сестра ждать не умеет.
Спустившись вниз, я вижу на кухне собирающуюся на работу маму.
– Доброе утро, – бодро здоровается она и, поставив стаканчик зеленого сока на стол, протягивает ко мне руки.
– Доброе, – отвечаю я.
Плетусь к ней и обнимаю, а она целует меня в макушку.
– Так приятно видеть, что ты уже встала и оделась. Твой папа будет счастлив. Он столько лет не бегал.
Я вижу, что она изо всех сил старается не выдать свою радость. Сама не спортсменка, но болельщица, она сияет, вернувшись в свою прежнюю роль.
– Они ждут тебя снаружи, – продолжает мама. – Я сегодня ухожу на работу пораньше и вернусь около пяти. Желаю тебе хорошего дня, побегать с удовольствием, а потом поплавать! – Еще раз чмокнув меня в макушку, она сжимает мою ладонь, и в ее жесте чувствуется надежда.
– Куинн! – доносится с улицы вопль. – Ты идешь или нет?
Не отвечая, я выхожу на крыльцо – Райан забросила ногу на перила и лежит на ней, с легкостью дотягиваясь до носка, а папа стоит рядом.
Увидев меня, он смеется.
– Доброе утро, солнышко. Что, дар убеждения твоей сестры подействовал и на тебя? – Он дергает меня за хвостик.
– Вроде того. – Я встряхиваю ногами и хочу сделать растяжку, но, кажется, позабыла, как.
Папа переводит взгляд с меня на Райан, а потом сгребает нас в охапку и обнимает прямо как раньше, когда мы были детьми – так крепко, что мы вжимаемся друг в дружку щеками.
– Знали бы вы, как порадовали своего старика. Совсем как в старые добрые времена. Вот только теперь это вам придется останавливаться, чтобы меня подождать. Я, конечно, гуляю
Я знаю точно, сколько не бегала я, но тоже не хочу думать об этом и переношусь в воспоминаниях дальше, во времена до Трента, когда мы с Райан, в ее пятнадцать и мои тринадцать, начали бегать вместе с отцом. Пробежки с ним были для нас обеих чем-то особенным, связанным с летом и с выходными, когда у папы появлялось свободное время. Он поднимал нас ни свет ни заря и выгонял на улицу, никогда не сообщая, куда именно мы побежим или когда вернемся, но всегда выбирая интересный маршрут. Например, до гребня холма, откуда открывался вид на океан, или сквозь тоннель из дубов и свисавшего с их ветвей мха, или мимо растянувшихся на много миль виноградников с маленькими горькими ягодами, которые мы пробовали по пути, или по лесным тропинкам, где нам встречались олени, дикие индейки и кролики. Мы с Райан всегда недовольно ныли из-за ранних подъемов, но обе обожали эти пробежки с папой и то, что он нам показывал.
– Ну не знаю. Куинн немного разленилась. – Райан поглядывает на меня с тенью вызова за улыбкой. – Мне кажется, мы с тобой запросто надерем ей зад.
Я чувствую, как внутри разгорается былой огонек. Дух соперничества. Мы с Райан обе занимались легкой атлетикой – бегали и кросс, и на стадионе, – но я всегда оказывалась чуть-чуть быстрее, что ее жутко бесило, а мне, наоборот, страшно нравилось. Потому я и любила бег. Это было мое. Единственное занятие, в котором блистала я, а не она.
Папа качает головой.
– Только давайте не надрываться. Побежим медленно, чтобы снова войти во вкус. – Он перехватывает мой взгляд. – Так будет проще вернуться в форму. – По тому, как папа на меня смотрит, я понимаю, что он имеет в виду не только физически.
После смерти Трента он не раз приглашал меня на пробежку, хотя сам давно перестал бегать. Раньше это было нашим особенным временем, и наверное таким образом папа искал способ снова наладить со мной контакт, ведь после того утра мы никогда не разговаривали о том, что произошло. Это папе передали меня парамедики, и это папа повез меня в больницу следом за «скорой» с сиреной на крыше. Но потом я настолько ушла в себя, что не могла заставить себя заговорить с ним. И пробежать мимо того места на дороге – тоже.
– Ладно, быстро бежать не будем, – говорит Райан, – но маршрут выбираю я.
– Идет, – отвечает папа.
– И я уже придумала, куда я хочу. – Она с усмешкой бросает взгляд на меня. – Трудновато придется, но ты справишься.
Я делаю глубокий вдох, надеясь, что смогу принять вызов.
Она соскакивает с крыльца, и мы с папой следуем за ней. В отличие от Райан, я вовсе не уверена, что действительно справлюсь. И когда мои кроссовки начинают шуршать по нашей пыльной дорожке, делаю еще один глубокий вдох. Райан сразу переходит на бег, папа тоже, а потом – что поделать – и я. Мы бежим в легком разминочном темпе, но я все равно чувствую себя неуклюжей, словно мое тело забыло, как это делать.