О годах забывая
Шрифт:
Ей позвонил секретарь райкома Кулиев. Они говорили об Атахане, к которому собирались ехать. «Захватим с собой и «крестника» Атахана, он должен ко мне сейчас приехать», — сказала она Кулиеву. Тот согласился. В это время в дверь постучали. И вместо ожидаемого Курбана увидела Людмила Константиновна на пороге развязного человека с портфелем, в чесучовом костюме.
— Я от Курбана, — сказал незнакомец, — он не может приехать: не в состоянии расплатиться с портным. Ведь ваш денежный перевод запоздал на пять дней. Мы так… он так… и не получил. — Незваный ходатай покачнулся. Хмель сквозил в его глазах, в манере говорить и держать себя.
— А вы, собственно, кто? — опешила от наглости гостя Людмила Константиновна, вставая из-за стола и давая понять, что говорить с ним не желает.
— Я, собственно, Георгий Огарков. — Его крупные, навыкате, глаза тускло голубели вежливой сосредоточенностью вымогателей, уверенных и в своем обаянии, и в непреложности своих доводов. — Видите ли, я инженер, его друг, чем мог, помогал ему. Более того — я делился с ним всем, но обстоятельства заставили прибегнуть к последнему средству, мы вынуждены побеспокоить вас. — И он по-хозяйски опустил на стол портфель.
— Вы шутите? — задохнулась Людмила Константиновна от возмущения. — Курбан уже получил диплом инженера, ему выдали подъемные…
— Я понимаю вас, но он сейчас в затруднительном положении: или он расплатится, или будет превеликая неприятность…
— А он так занят, что не мог сам зайти ко мне?
— Мамаша, вы не представляете, насколько ему некогда! Он в безвыходном положении.
— Убирайтесь! Убирайтесь сейчас же! — Подозревая какой-то подвох, Людмила Константиновна указала ему на дверь.
— Нет, — Георгий Огарков не сдвинулся с места, — без денег я не вернусь.
Она отдала все слои деньги, что-то около пятисот рублей с мелочью. Он дважды пересчитал их. Дважды спросил, не требуется ли расписка. И, прихватив деньги я портфель, вышел. Глянув на улицу, она увидела, как Огарков под окном отдал двести рублей пьяному Курбану, сказав, что это все, что он выжал из старой карги, но им хватит кутнуть, прогуляться, свести кое с кем кое-какие счеты, выяснить отношения и обстановку…
Наташа смотрела на кусты саксаула, на глинистую, потрескавшуюся землю, слушала шорох мотора. Все ее существо кричало: «Нет, неправда! Не может быть, чтобы это был Георгий, нет, нет! Ложь! Какая-то путаница, двойник! Выдумывает эта женщина! За что на меня так жизнь навалилась? Он же — отец моего ребенка! Мало ли Георгиев Огарковых! Да и объективно ли она передает?! Любой проходимец мог воспользоваться его именем и фамилией. Бывают же такие случаи!»
Машина подпрыгнула на колдобине. Людмила Константиновна внимательно оглядела свою спутницу. Наташа сидела с отсутствующим выражением, якобы не слышала из сказанного ни слова.
«Как она ему сказала? Убирайтесь вон?! Убирайтесь сейчас же вон! Да быть того не может!.. Но если это он? Неужели до этого дошло? Нет! Все выдумка!» Наташа обернулась к Людмиле Константиновне, решив опровергнуть клевету об Огаркове, но вдруг вспомнила, как Огарков, забрав у нее последние деньги, бросил беременную, оставил без гроша. «Он и ушел-то с важностью непререкаемого собственного достоинства. И тогда он так же, как и у Людмилы Константиновны, дважды пересчитал и дважды осведомился, не требуется ли расписка! Он! Подлец!» А в памяти всплыло и другое: объяснение в любви, поэтичные вдохновенные слова о пустыне, его прикосновения. Она поморщилась, не находя Георгию оправданий.
— Вы что-то хотите сказать? — встревожилась Людмила Константиновна. — Вам плохо? Остановить машину? Или ударились больно?
— Боль забывается, привычка — нет! — впервые за всю дорогу подал голос пожилой, с орлиным носом и тонкими, нервными крыльями ноздрей, шофер Расул.
— При чем тут привычка? — не глядя на него, пойманная на мыслях о Георгии Огаркове, отчужденно огрызнулась Наташа и невольно опять поморщилась.
— Так… к слову вставил, думал о своем. Ездит тут один… в чесучовом костюмчике с портфельчиком. Такой оратор! Оратор-моратор, а верблюда под ковром не спрячешь! Видно сразу: где плов, там и он.
— Мало ли вокруг людей в чесучовых костюмах? — не глядя на шофера Расула и не видя ничего, неприязненно отозвалась Наташа, надеясь, что Расул наконец-то замолчит.
Крылья ноздрей саркастически взлетели, орлиный нос сморщился, Расул рассмеялся:
— Мало-немало, а только все беды человека от его языка. Ну зачем он обещал устроить меня личным шофером к начальнику главка? Я его и так бы угостил. Я — человек не жадный. Расула все знают. Правда, Людмила Константиновна?
Людмила Константиновна, потеплев, кивнула: когда убирают бахчи, привозит он в детдом целую машину арбузов. Просто так, бесплатно, от души. «Желание ребенка — сильней приказа падишаха или даже моего начальника», — всегда говорит Расул и своей рукой разрезает самый здоровенный арбуз, раздает ломти детям и уезжает.
«Скорей бы эта дорога кончилась!» — думала Наташа.
Все трое молчали. Людмила Константиновна не знала как лучше начать разговор об Атахане, и решила подождать, пока Наташа успокоится.
Мотор зафыркал, зачихал, поперхнулся. Машина остановилась. Расул выскочил из кабины, открыл крышку капота, поколдовал, захлопнул крышку и ласково пристукнул:
— Не подыхай, ослик: придет весна, вырастет трава!
И машина понеслась.
— Ай, — покрутил он жилистой рукой, — чесучовый-месучовый! Он и собаке кусок хлеба должен. Хватит о нем, — сказал и опустил руку на баранку руля.
Потянулись пески, барханы, верблюжья колючка. Какая-то шустрая синекрылая птаха наискось пролетела над ними и взмыла к опаленному небу.
«Как быстра эта пичуга! Как детство… Давно ли мы с Игорьком играли у маминых ног? Давно ли Игорек из пластилина слепил первый «ястребок»? А я… давно ли качала свою первую куклу? И вот уже Юлька… Вот уже я — без пяти минут врач. Врач… Выручу ли ребенка? А как Павлик? Что подумал Атахан, прочитав мое письмо? Может, хорошо, что я не догнала машину, не отобрала, не разорвала свое послание. Какой беспомощный и отчаянный Павлик! А с Юлькой — рыцарь!»