О годах забывая
Шрифт:
— Людмила Константиновна! Нет… Нет… Это, наверное, совпадение. Мне сказал один славный мальчонка… у него мама… Э, да нет…
— Совпадение? — заинтересовалась и напряглась Людмила Константиновна. — Какое совпадение?
— У вас дети есть?
— Очень много. Вот Байрамов…
— Атахан Байрамов? Он — бывший детдомовец! — усмехнулся шофер Расул. — Мне о нем Салих говорил, а Салих самого Кулиева возит. Жаден очень Атахан: ловит змей и сбывает их подороже! И замкнутый! Деньги, видно, в кубышку прячет. Сам в старой пограничной фуражке да в гимнастерке стираной-перестиранной щеголяет. И все молчит. Нет чтобы выпить! Или закурить! Святоша! И все молча! Так Салих говорит.
— Ну, знаете, — оборвала его Людмила Константиновна, обращаясь не к шоферу Расулу, а к Наташе. — Молча? Так сердце не скатерть, перед всяким не расстелешь.
— Но Салих говорит, что он смелый… Один на один со змеей! Такой смелый и из камня хлеб добудет, не то что… Но ведь все копит, говорит Салих, все ловит и продает. К нему из Ташкента за змеями большие люди приезжают, большие деньги платят.
— Болтун твой Салих! Так и передай ему!
— Салих? Никогда! Салих… если сказал, так и есть! Салих говорит: Атахан каждое утро зарядку делает, отрабатывает точность реакций, как будто гюрза разбирает, физкультурник ты или нет! Вот смех: в пустыне чудак в трусиках делает физкультурные упражнения! Умора! Так каждое утро. Даже в воскресенье! Не все винтики-минтики у него на месте. На курорте-мурорте — пожалуйста, а в Каракумах!.. — Он расхохотался, всплеснув руками, отчего машина слегка вильнула в сторону. — А на бритье Атахан свихнулся, — продолжал потешаться Расул. — Очень важно змеям, чтобы их ловил гладко выбритый физкультурник! Нет, змеи до добра не доведут!
— А знает ли ваш Салих, который возит самого Кулиева, что подлинное благородство молчаливо?
— Что? — не очень-то понял Расул.
— Настоящее благородство молчаливо, — с вызовом повторила Людмила Константиновна, посмотрев на орлиный профиль Расула.
— Не понимаю, почему настоящее благородство молчаливо? — недоуменно подняв плечи, спросил Расул.
Наташа задумалась.
— А потому, что все деньги, полученные за проданных змей, и часть денег от своей зарплаты бурильщик Атахан Байрамов отдавал и отдает мне.
— В чем же благородство? — наступал Расул. — Вы ему — не мать, он отдает вам их на хранение, не доверяет сберкассе. Салих и говорит о кубышке. Прав-то Салих…
— Много знает ваш Салих!
— Много-немного, а правду знает!
— Да, послушайте! — И они услышали историю сиротской жизни и судьбы Атахана.
Несколько сбивчиво передала все это Людмила Константиновна, добавив, что Атахан на свои средства содержал человека, ни имени, ни фамилии которого не знал. Один из «крестников» Атахана работает на нефтепромыслах, а второй, Курбан, подпал под влияние этого Георгия Огаркова. А тот, говорят, бросил жену с ребенком, потом обещал на ком-то жениться, набрал денег в долг и исчез. А теперь развращает Курбана. Каково Атахану? Он и змей ловил, чтобы больше денег посылать своим стипендиатам…
— Как, как? — Пораженная Наташа не сразу приходила в себя, не в состоянии была совладать с нежностью, разбуженной повествованием о судьбе Атахана. — А как же он посылал деньги?
— Деньги переводил на меня, а я посылала! У нас целый штаб: бывшие воспитанники помогают новым воспитанникам встать на ноги. Мы раз в год собираемся, определяем сумму помощи, вот и все…
— А как же это началось?
— Атахан предложил, и все подхватили. У нас такие люди выросли! Ученые, артисты, офицеры, даже один генерал, пограничники, нефтяники — герои! Атахан — мужественный, хороший человек. Он усыновил русскою мальчика…
— А почему же… почему же никто, кроме вас, ничего не знает? Почему же… Почему же Атахан ни слова об этом… никому? Почему?
— Боюсь я высоких и громких слов, презираю эти шаблоны мнимой мудрости. — Людмила Константиновна смотрела в окно, вспоминала годы детства, отрочества, юности Атахана и многих таких, как он. Вот отчего она тщательно выбирала выражения и не торопилась с окончательным ответом.
— Так почему же он молчал?
— Подлинное благородство… молчаливо. Ведь людей определяют их дела и поступки, а не громкие фразы и показуха.
Теперь Наташа всполошилась: Людмила Константиновна может узнать, кем приходится Огарков Юльке… И впервые для Наташи имя Огаркова прозвучало пощечиной.
Но так бывает — молчишь, долго молчишь о самом сокровенном и вдруг в дороге откроешь попутчику все. Может, и не случайно просыпается желание высказаться. Может, попутчик чем-то вызвал доверие… И Наташа заговорила:
— По призыву комсомола двинулся Георгий Огарков в пустыню, а я за ним. Вернее, он очень хотел остаться в Москве, его бы могли оставить из-за меня… Но я, неожиданно для него, поехала. За дальней дорогой Огаркову грезился длинный рубль. Начал он метаться с промысла на промысел. А я не согласилась: мне понравилось там, куда нас направили. Одним словом, узнав, что я и после рождения ребенка не уеду никуда, Огарков бросил меня… Долго рассказывать… да и жутко. Чуть не повесилась… Но Кулиев Кара Кулиевич — он тогда, после демобилизации, парторгом на промыслах был — место мне нашел в больнице, заставил, да-да… заставил жить, помог на вечернее отделение в мединститут поступить. Он и доктор наш Тахир Ахмедович много для меня хорошего сделали… Диплом на днях получу! И махну в Каракумы. Хочется побольше пользы принести людям. А для чего же еще жить, если не для этого?
Людмила Константиновна долго молчала.
— Да, это правильно! Вот Атахан сколько сделал, сколько преодолел преград, чтобы усыновить Павлика Старосадова… — Людмила Константиновна как бы со стороны посмотрела на Наташу испытующим взглядом.
— Усыновил? — удивленно спросил Расул, хотя пятнадцать минут назад уже слышал об этом…
— Усыновил, но выдал его за своего сына. Якобы потерялся и нашелся. — Людмила Константиновна задумалась. Наташе хотелось, чтобы она посмотрела ей в глаза, но старая воспитательница вздохнула и отвернулась к окну. — Боюсь, боюсь только: для женщины, если свяжет свою судьбу с Атаханом, этот ребенок может стать помехой. А что страшней мачехи? Да и отец-то неродной… И пустыня…
В смятении прижалась Наташа к Людмиле Константиновне. Подумала о Георгии, но не смогла ясно представить его фигуру, его прическу. Только что он был рядом, а сейчас что-то сдвинулось. Как это говорит Игорь: «Вся жизнь — переоценка ценностей. И если уж мы начали что-то переоценивать, значит, ценность этого человека или явления резко изменилась». Игорь, Игорь, ты же и не знаешь, какое влияние оказываешь на меня! Ты бы нос задрал, если бы догадался: выстоять помог мне тем, что ты есть! Тем, что похож на отца! Что бы ты сказал об Атахане? Нет, почему об Атахане? А как же Огарков?» Она сама удивилась, впервые про себя назвав Георгия Огарковым, хотя по-прежнему не знала, как поступит, встретив его.
Машина, в которой ехали Курбан и Огарков, остановилась.
— Прикиньте, сколько ему, и расплатитесь, — дал Огарков «ценное» указание Курбану. Ястребиные глаза его были начеку. — Ну, нет, нет, на два рубля меньше, Курбан. — И он пожурил шофера: — Что же вы так молодого, неопытного специалиста обираете? Нехорошо! Идем, Курбан. Вон и голубая мечта моя — «Гастроном»!
— Курбан! Нам, трезво говоря, повезло! Мы могли без «горючего» явиться на четвертую буровую. А начальники не очень сговорчивыми становятся от слабоалкогольной нефти…