О годах забывая
Шрифт:
— Конечно, — с некоторой тоской ощупывая в кармане деньги, согласился Курбан. — Конечно. — И, пошатываясь, он направился к «Гастроному».
— В качестве опытного консультанта я — около, — входя в небольшой винный отдел, информировал Огарков своего подопечного.
Курбан вырос в детдоме и знал цену каждой копейке. Но он был под хмельком. К тому же надо было показать и «широту натуры», поэтому он с готовностью достал деньги.
— Мне кажется, из этой блестящей батареи следует выбрать снаряды, отмеченные пятью звездочками. Они осветят путь Курбану к достойному месту на службе, — ярко руководил Огарков.
Нагрузив бутылками и закуской портфель, они вышли на дорогу и «проголосовали».
Два самосвала прогремели мимо. Вскоре появилась легковая: в коричневой «Победе» около шофера сидел Карпенко. Он увидел, как покачивается человек в темно-синем костюме, прижимая к себе пузатый портфель. Увидел он и уверенный предупредительный жест крепыша в чесучовом костюме.
— Проедем, не надо их брать, — сказал Карпенко. — Да и не очень трезвые они. Вон как того, с портфелем, развезло!..
— А пусть! Машины на четвертую пойдут не скоро! Так и быть! Да и мне заработать не мешает. На четвертую, что ли? — Шофер приостановил машину.
— Благодарю, — аристократически изящно наклонил голову Огарков, и они погрузились в горячую, душную «Победу».
— Какие ароматы! Какие розы! — Огарков чуть не потрепал Карпенко по плечу. Но, заметив, как Карпенко поежился, удержался.
— Назначение получили, знаете ли, спецзадание от секретаря обкома, а наша машина сломалась в пути, — небрежно бросил Огарков. И его глаза приняли заученное выражение внушительной значимости. Всем своим видом он как бы говорил, что секретарь обкома только лично ему, Огаркову, доверяет сложные вопросы.
Карпенко идеальным характером похвастать не мог, особенно не выносил позеров. И разговорчивость этого чесучового пижона не восхитила гарпитолога.
Аромат роз был почти заглушен «ароматом» алкоголя, исходящим от попутчиков. Поэтому Карпенко молча придвинул к себе огромный букет девственно белоснежных роз, а заодно и чемоданчик с ампулами сыворотки.
Курбан посапывал, борясь с хмелем и сном.
— Т-т-товарищ Георгий! — Курбан поднял неверный палец и погрозил кому-то. — Я был строг, но справедлив!
Глаза Огаркова равнодушно скользнули по вещам Карпенко, и он откинулся назад, не слушая пьяный бред Курбана. Он думал о Наташе и Юльке. И его душа рвалась к ним. И в то же время не хотелось лишать себя личной свободы. Огаркова укрепляло чувство охотника и предвкушение торжества. «А примет ли меня Наташа? Если бы я ей не был нужен и дорог, давно бы замуж выскочила за другого. Вот приеду, потолкую… падать на колени смешно, инфантильно — не мальчик, да и, в общем, всего не предугадать. Не терялся еще с бабами, а уж ее-то знаю». Наплывала истома, хотелось забыть прошлое. Он закрыл глаза и увидел иную картину: он — трезвый, он — верный, он — талантливый, всеми почитаемый инженер едет к своей жене.
XXI
Наташа с Людмилой Константиновной поздним вечером въезжали в поселок. Машина шла по неширокой улице, мимо домов, освещенных электрическими огнями. В одном окне показалась смуглая женщина с черноголовой девочкой на руках. Косички развевались: мать, шутя, кружилась с дочерью. На углу здания надпись: «Улица Пограничников, дом 2». Виднелись столбы с фонарями. Некоторые столбы вкопали недавно, и провода к ним не были подведены.
Снова — дома. Двухэтажное аккуратное здание с добротным крыльцом — медпункт. Рядами потянулись складские помещения. Рабочий на предпоследней перекладине лесенки-стремянки с пучком гвоздей во рту прикреплял над входом вывеску — «Продмаг».
Лихорадило от предчувствия встречи с больным ребенком и с Атаханом. Первый выезд — врачом. И, может быть, встретится с Атаханом. Может, и нет. Поселок не так мал. Порой люди живут в одном доме и годами не встречаются. Как знать: вечером приехала и ночью уедет!.. Но что с ней? Ожидание, тревога, страх, почти ужас охватили ее. «Эх, если бы рядом был Игорь!..» Проехали бараки, Людмила Константиновна опустила стекло, выглянула…
— Людмила Константиновна! — от этого голоса все всколыхнулось в Наташе. — Людмила Константиновна! — От медпункта с каким-то пузырьком в руке бежал Атахан.
— А он поправился! — вслух заметила Людмила Константиновна.
Наташа не могла пошевельнуться. А голос Атахана уже был рядом.
— Людмила Константиновна!
Машина стояла под фонарем, и, наверное, поэтому Атахан так встревожился, увидев кровоподтек на лице воспитательницы.
— Где вы так ушиблись? Немедленно в медпункт. Я провожу вас.
— Да нет, не больно, — трогая свой лоб, ответила Людмила Константиновна и, на удержавшись, потянулась из машины, поцеловала Атахана в небритую щеку.
«Что это она его целует? Какой красивый! Как изменился! Вот он какой!» — с неожиданной радостью и ревностью подумала Наташа, наблюдая, с какой нежностью помогает Атахан выйти из машины Людмиле Константиновне, почти вынося ее и осторожно опуская на землю.
— Павлик спит? Или ты ему по доброте душевной гулять так поздно разрешаешь?.. Что с тобой, Атахан? Отвечай! — Людмила Константиновна оперлась на его руку и подозрительно посмотрела на бутылочку с микстурой. Бутылочка поблескивала под фонарем.
— Выживет ли? Не знаю! — пошевелил он губами, и у Людмилы Константиновны болезненно сжалось сердце.
— Так это к нему врача вызывали?
Атахан не успел ответить.
Из машины выдвинулась рука с чемоданчиком, выскочила Наташа. Она поспешно поздоровалась и, не взглянув на Атахана, суше, чем хотела бы, спросила:
— Где он?
Наташа взяла на ходу из рук Атахана бутылочку с микстурой, внимательно прочла надпись на этикетке и с Людмилой Константиновной заспешила вслед за Атаханом.