О годах забывая
Шрифт:
После дежурства, как обычно задержавшись на работе, Кулашвили возвращался домой. Был поздний вечер. На улицах — ни души. На железнодорожном мосту двое неизвестных, отделившись от перил, решительно пошли ему навстречу. В луче прожектора проходящего паровоза Кулашвили успел заметить на лице одного из нападающих шрам. Блеснул нож. Но Михаил знал цену мгновения в самбо. Резкий выпад — и нож выбит из рук бандита. Еще прием — и верзила, вскрикнув от боли, грохнулся на спину.
Михаил кинулся за вторым. Но, увидев, как Кулашвили мгновенно расправился с напарником, помощник опрометью рванул с моста. В свете проходящего пассажирского состава Михаил заметил длинное лицо убегавшего и блеск его темных очков.
Узнав, что он едва не погиб этой ночью, Нина поняла: его гибель была бы равносильна и ее смерти. И неожиданно для себя сказала Михаилу:
— Будем вместе! Навсегда! — Обняла его и поцеловала волнистые волосы, поцеловала как-то по-матерински или как сестра.
Его это потрясло. Он взял ее руки в свои и молча поцеловал их.
V
Александр Александрович Сморчков был в приподнятом настроении. Все кончено, все покончено с прежней случайной связью! В паспорте стоял штамп и пометка о расторжении брака с гражданкой Тамарой Шигаревой. Тамара работала в депо уборщицей, приходила по просьбе Сморчкова убирать его квартиру, стирала, гладила, иногда и готовила.. Все знали, что она была замужем за пьяницей, но выгнала его. Растила Саньку. Полногрудая, ловкая, всегда свежая, она была щепетильно честна, многое делала и «за так», и Александр Александрович после долгих раздумий предложил ей переселиться к нему с Санькой.
— Зачем вы так решили? В депо говорят о нас: гусь свинье не товарищ. Да и обуза какая вам!
Но Сморчков заработал авторитет своим бескорыстным поступком.
Но вот — это сама судьба — ему навстречу к загсу идет Нина.
Александр Александрович устремился к ней, протягивая руки, безмолвно призывая к себе. Он сиял. Любовь искренняя владела им. В эти минуты он был по-своему привлекателен, может быть, оттого, что большое чувство преображает нас, придает нашим лицам неожиданные оттенки, делает обаятельными.
— Нина, Ниночка! Судьба моя! Как я счастлив! Это добрый знак! В такой знаменательный для меня день встретить вас здесь! Ниночка! — Он весь был возвышен, одухотворен. — Ниночка! Как хорошо, что я вас вижу! Спасибо жизни и судьбе! Я буду благословлять этот день.
Это была редчайшая секунда откровения в многолетней практике молчания и духовного затворничества. Но, еще не дойдя до Нины, он уловил в ее лице смятение. И принял его за смятение счастья, за ответное движение души.
— Ниночка! Я свободен! — Он вкладывал в эти слова свой, особый смысл, подразумевая и формальную возможность для вступления в брак. Господи! Сколько лет молчания, сколько лет одиночества, сколько притворства! Но близка цель! Близка Нина! Вот ее белое девичье платье, оно так похоже на подвенечное, ее гладкие волосы, ее глаза… Глаза… Глаза… Ну понятно ее смущение, понятен и дымок страха в глазах. Но огонек ответной радости? Где он?..
— Простите, Нина! Меня задержали! Простите! — услышал он голос с легким грузинским акцентом. Сморчков понял: Кулашвили! Михаил шел в военной форме, с орденами и медалями.
Сморчков успел оценить обращение на «вы», и облегченно вздохнул, полагая увидеть привычную сценку провожания. Сморчков был слишком умен, чтобы считать своего противника глупым. Его поразило счастливое лицо пограничника. Сморчков понял мгновенно его силу и тяжесть предстоящей борьбы. Если бы он мог предвидеть на минуту вперед все случившееся, то он отдал бы годы, лишь бы не пережить этих минут собственного позора.
Сморчков смотрел на Нину. Ее глаза были устремлены на Михаила. Она его обнимала глазами, звала… Она смотрела на него, Михаила Кулашвили, как на чудо! Она, Нина! Нина, которая вот так, прямо из-под рук, уходила к другому…
Порой накануне провалов с контрабандой Сморчкову снились тяжкие, кошмарные сны. Что-то чудовищное, сверхъестественное вторгалось в сон. Поезда начинали говорить. Паровозы шли по нему своими колесами. Двери товарняка захлопывались и зажимали его. Он то оказывался в тендере — в контейнере с шелком, то в плафоне висел на волоске электрической лампочки. Но увиденное им перед дверями загса затмило те кошмарные сновидения.
Сморчков смотрел на Михаила. Он видел его лицо, повернутое к Нине. Никогда бы не поверил Сморчков, что можно смотреть на девушку как на святыню. Как бы ни было больно, он вдруг осознал, что его присутствие при этом свидании — святотатство.
Мимо Сморчкова прошелестело платье, прозвенели медали, прошло счастье…
Шок был велик. Сморчков, утратив контроль над собой, не нашел сил уйти. Отошел в сторону за поворот, дождался, пока счастливые влюбленные опять пройдут мимо него, с отчаянием послушал их удаляющиеся шаги. Потом ладонью вытер пот, липкий, отвратный, холодный, со лба, с лица, с шеи. Полой пиджака, сшитого у частного портного, протер очки, хотя замша для протирки всегда лежала в кармане пиджака. Побрел в загс…
— Слушаю вас? Вам что-нибудь неясно? Или допущена описка, ошибка? — предупредительно спросила его высокая Анна Максимовна. Ее коричневые лучистые глаза переполняла доброта. — На вас смотреть страшно. Выпейте! — Анна Максимовна из графина налила в граненый стакан воды.
Как во сне, Александр взял стакан. Зубы стучали по стеклу. Пил, не чувствуя вкуса воды. Не узнавая свой голос, сказал:
— Сюда приходили она и Кулашвили…
— Она? — порывисто прервала его Анна Максимовна и взволнованно встала из-за стола. — Она? — лучистые глаза померкли от сострадания, — она?..
— Она!
Все было написано на лице Сморчкова. Анна Максимовна накапала ему в рюмочку валерьяновых капель, разбавила водой, заставила выпить.
— Ну, не расстраивайтесь… Не унывайте! Живите как прежде! Разумно ли так истязать себя?! Вы же свободны! Вы молоды! Вы найдете себе достойного человека, Не убивайтесь так!
Но обстоятельства были сильней его разума. Все, что она говорила, он мысленно повторял:
— Товарищ Сморчков! Не расстраивайтесь! А запрос о перемене фамилии на Богодухова я оформлю сегодня же, так что своей будущей супруге вы сможете дать эту фамилию. Ну, наберитесь сил. Ведь у вас столько, дел! Последний раз на концерте вашего кружка… это я так громко кричала: «Бис, бис и браво!» Вы превосходно прочитали монолог Чацкого! Превосходно! У меня долго еще звучало в унтах ваше восклицание: «Карету мне, карету!» Прямо мороз шел по спине… так взволновало…
Эти искренние слова начали возвращать Александра к жизни, но возвратиться домой в одинокую квартиру он так сразу не решался. Подобие жалкой улыбки показалось на его губах. Пусть с опозданием, но признание его дарования наступало. И слова этой женщины — не подачка из жалости. Но и это не утешало. Помимо своей воля он спросил от отчаяния:
— Простите, не знаю вашего имени и отчества. Вы замужем?
— Да! — Она выпрямилась, поправила чудесные пепельные волосы и янтарный медальон на груди.