О любви

Жуховицкий Леонид Аронович

— И поэтому вы разошлись?

— Я не терплю ультиматумов, — сказала она просто.

— А теперь ты снова хочешь замуж? — я сопроводил эти слова легким смешком.

— У меня нет другого выхода. Для меня это — единственная возможность остаться в Швеции и тем самым избежать преследований и мук, которые ждут меня в Чехословакии.

— Но кто же гонит тебя из Швеции?

Она взглянула на меня с жалостью.

— Неужто ты не знаешь?

Я покачал головой.

— Вы, шведы, мало что знаете о вашей собственной стране, — сказала она. И тут же пояснила: чтобы получить право остаться в Швеции после развода, женщина должна прожить с мужем в этой стране два года.

Два года подряд супругов ежемесячно приглашают в полицию, где в одиночку подвергают допросу. Спрашивают, где и как они проводят ночи, чем питаются, каким образом у них дома развешены картины, с кем из друзей они встречаются, какова планировка их квартиры, какие у супругов интересы и т. д. Смысл этих расспросов в том, чтобы определить, живут ли супруги под одной крышей в истинном брачном союзе, или же это всего-навсего фиктивный брак с целью предоставить иностранке убежище в Швеции. Все шведские граждане, женатые на иностранках, подлежат надзору полиции. Моя собеседница развелась с мужем три месяца назад, стало быть, прожила в Швеции — в браке со шведом — всего лишь один год и пять месяцев.

— Месяц назад я получила коричневый конверт от Иммиграционного центра, в нем была копия решения: двумя абзацами шведского текста меня известили, что я подлежу выдворению из Швеции.

Она умолкла и прикусила губу.

— И ты бессильна что-либо предпринять?

— Мой адвокат подал апелляцию, но нам отказали. Теперь я просто живу час за часом и ничего не могу задумывать на будущее.

— Но должен же быть какой-то выход! Мы живем в свободной, демократической стране! Не могут же выслать тебя из Швеции за то, что ты поддерживаешь группу "Хартия-77", которая борется за гласность и демократию, против всякого гнета! — с негодованием воскликнул я.

— Решение о моем выдворении — вот реальность. Все прочее — лишь вопрос времени. Брожу по городу и жду… все три месяца. Заслышав шаги на лестнице, всякий раз думаю: это за мной, — это идет полиция схватить меня и выдворить из страны. Единственный мой шанс — выйти замуж за шведского гражданина и заново просить, чтобы мне разрешили у вас остаться.

— А я-то вообразил, что у тебя ко мне любовь с первого взгляда, что я за один-единственный миг покорил тебя своим обаянием! — сказал я.

Смутная улыбка мелькнула на ее лице.

— Шведы в большинстве своем наивны, — загадочно проговорила она. — Но, как и ты, я верую в любовь, этой веры никакие власти у меня не отнимут. Любовь им неподвластна.

Взгляд ее ранил меня.

— Черт возьми, уж все уладится как-нибудь, — сказал я. Она отвела глаза.

Заиграла рок-группа. Ритмично, с задором. Гитары пели. Девушка в кольчуге у барабанов вколачивала в наши тела всевластный ритм. Оркестрантки на сцене выкладывались вовсю. Рок-блюз быстро распалил публику.

Внизу женщины замахали руками, затрясли головами. Всюду — пляшущие женские прически, волосы, прямо ниспадающие вниз, волосы развевающиеся, волосы вьющиеся, каскады, спирали, головки с негритянской завивкой, конские хвостики, косички на манер Пеппи Длинныйчулок и бритые или с короткой стрижкой черепа покачивались, мотались туда-сюда в такт с зажигательной музыкой.

Тощая длинноногая певица, в кожаных брюках и черной майке, вопила в микрофон, одаряя нас своими рок-поэтическими открытиями:

Сорок два квадратных метра — пятеро в семье.

Всех их, что ль, надуло ветром, — теснота в жилье.

У подруг того страшнее. Шесть, и семь, и восемь…

Нам, рабочим, всех труднее. Плодовиты очень…

Аплодисменты оглушили меня. Волна за волной накатывали они, не стихая. Оркестр завел

новую мелодию.

Пляшущие женские голоса. Колкие, дерзкие, веселые слова песни зажигали публику. Радость, с какой играли оркестрантки, захватывала всех. Усиленные электроакустикой бас-гитары ткали свой скачущий узор. Ритм вибрировал в нас. За дерзкими рифмами, ритмами, за воплями электрогитар угадывались очертания новой эры. Эры, рожденной женщинами всего мира. Мостик доверия перекинулся от сцены к нам, и я повеселел, просиял. Кругом наши сестры, друзья.

Я взял руку девушки в свою. Она не отняла ее. Стена между нами исчезла. Девушка стиснула мою руку. Я закрыл глаза. Мы взмыли в небеса и полетели над парком на синем парном велосипеде сквозь теплый дождь…

Чары рассеялись. Концерт рок-группы закончился. В смущении я выпустил руку, которую только что сжимал с упоением. Девушка застенчиво улыбнулась мне. Я сразу затосковал по ее руке. Запоздалая тоска… так бывает по осени, когда лето уже позади.

— Мне приятно было твою руку держать, — сказал я.

Она кивнула.

— И мне тоже было приятно…

Женщины, на ступеньках под нами, расстелили одеяла и расположились на них. Потом достали из рюкзаков красное вино и "биодинамические" морковки. Закурили крепкие американские сигареты.

На сцене седая женщина читала стихи собственного сочинения.

"Поэзия — беспрестанная измена", — объявила она.

Глаза ее излучали могучую женскую силу. Сжимая руки, она принялась потчевать нас своими воззрениями, убеждениями и откровениями. Стихи долетали до нас сквозь репродукторы, но казалось, это не стихи, а женщины. Они протискивались к нам одна за другой и без тени смущения вешали мне на шею свои выкидыши, а заодно и матки. Бремя это совсем пригнуло меня к земле и заставило устыдиться, что я родился мужчиной.

— Поздно уже. Я озябла. Пойдем ко мне, — сказала девушка из Брно.

Я поставил машину на бетонной площадке у ее дома.

Город-спальню сковала тишина. На грядках благоухал шиповник. У погасшего фонаря ждала собака, кем-то привязанная к столбу. В большинстве квартир были спущены шторы. Людям трудно смотреть телевизор такими светлыми вечерами, подумал я.

Ее дом стоял на окраине жилого квартала. Просторные лужайки тянулись к лесной опушке за домами. В этот поздний вечерний час свет падал косо, и лес, казалось, был выброшен на лужайку: распластавшись на ней, он ощетинился длинными острыми зубцами.

— Я живу на третьем этаже, — сказала она, когда мы вошли в подъезд. — Лифта здесь нет. Кстати, читал ты роман Милана Кундера "Несносная легкость бытия"?

— Нет, не читал, — ответил я.

— Очень жаль.

— Зато я видел фильм!

— Правда? В таком случае тебе легче будет понять… А вот и моя квартира, — сказала она.

В лестничном окне цвели пеларгонии. На двери моей спутницы не было таблички с фамилией. Она отперла дверь самым что ни на есть обыкновенным ключом и еще в прихожей сняла с себя шляпу. Осторожно опустила ее на полку. Взглянув в зеркало, быстро провела щеткой по волосам.

Кухня, комната. В комнате голубые обои. Вдоль длинной стены — кровать, шириной метр двадцать. Подлинный товар фирмы ИКЕА, из покрытого белым лаком ДСП и деревянной рейки. Под изголовьем — болт, как всегда в мебели фирмы ИКЕА.

Я сразу вспомнил, как ИКЕА рекламирует свой товар в Америке: "Кровать, которую вы ввинчиваете вдвоем!"

Над кроватью висела картина. Сериграфия Дарделя — портрет молодой индианки.

— На кухне у меня припасена бутылка вина, — сказала она. — Хочешь, налью тебе рюмочку?