О людях и самолётах 2
Шрифт:
Донесение полагалось готовить раз в полгода, причём управление интересовали такие глубоко интимные подробности из жизни кафедры, что ознакомившись с донесением, управление обязано было бы на кафедре жениться. Но поскольку только в Москве было пять авиационных военных кафедр, а многожёнство в СССР строго преследовалось, высокие штабы предпочитали сожительствовать с подчинёнными в тяжком грехе.
Мир уже давно познал электронные таблицы, но донесения в штабы самого технологичного вида Вооружённых Сил оформлялись в виде таблиц на бумаге с чудовищным количеством граф. Управление вожделело знать количество отличников, «хорошистов» и двоечников
Подготовка таких донесений представляла собой титаническую и абсолютно бессмысленную работу, поскольку было ясно, что их никто не читал. Начальник кафедры свалил подготовку донесений на своего «чистого» зама, тот – на начальника учебной части. Начальник учебной части ловким финтом отпасовал работу начальникам циклов, а те уже злобно щурились на преподавателей, когда на кафедре появился Иван Александрович.
Иван Александрович был полковником-отставником, его попросили взять на должность преподавателя настолько высокие штабы, что начальнику, собственного говоря, даже не обязательно было говорить «есть!».
Оказалось, однако, что Иван Александрович преподавать не может из-за полнейшей профнепригодности. По итогам первой сессии его можно было с чистой совестью уволить, однако начальник решил сделать доброе дело. Чтобы не обидеть старика, ему предложили должность как бы начальника штаба кафедры, поскольку настоящий штаб военной кафедре не полагается. Имелось в виду, что он будет составлять всякие справки-отчёты-донесения, то есть выполнять канцелярскую работу, не требующую ничего, кроме наличия железобетонного зада.
Доброе дело, как водится, не осталось безнаказанным, поскольку Иван Александрович искренне считал себя настоящимначальником штаба. В нем причудливо сочетались настырная въедливость ПНШ по строевой и кадрам, заносчивость начальника штаба дивизии и стариковская обидчивость.
Взявшись за подготовку донесения, Иван Александрович столкнулся с удивительным казусом. Оказалось, что никто точно не знает, сколько в нашем институте студентов. То есть примерное количество было, конечно, известно, но в студенческой массе всегда существует некий слой, в котором, как на мелководье кораллового рифа, бурлит жизнь: кого-то отчисляют за «хвосты», кто-то уходит в «академку», а кто-то переводится из другого вуза с перезачётом экзаменов. На каждом учёном совете ректор долго и страстно говорил о создании АСУ вуза, но дальше призывов дело как-то не шло.
Ивану Александровичу же требовались точные цифры. Вскоре методисты деканатов стали от него прятаться, а в учебном отделе института на вопросы отвечали уклончиво-вежливо, но холодно. Тогда Иван Александрович обратился за помощью к начальнику кафедры. Шеф сделал вид, что готовится к занятиям, и от решения вопроса уклонился. Начальник учебной части, выслушав Ивана Александровича, пожал плечами и посоветовал:
– А вы пишите среднепотолочно.
– Как это?! – не понял начальник виртуального штаба кафедры.
– Ну, как… По системе «Шесть П». «Пол – палец – потолок – папка прошлогодних приказов». Только смотрите, чтобы общие цифры сходились.
– Нет, – обиделся Иван Александрович, – я так не могу!
Но другого выхода не было, и он, скрепя сердце, взялся за фальсификацию недостающих цифр, однако качественному выполнению этой работы мешала Надюша, с который Иван Александрович делил кабинет.
Надюша на кафедре занималась ответственным и серьёзным делом – оформляла Сокращённые личные дела офицеров запаса. На каждого из тысячи выпускников кафедры полагалось оформить маленькую книжечку в картонном переплёте, поэтому Надюша трудилась, не покладая рук. Поскольку большинство записей в графах дел были одинаковыми, Надюше сделали набор резиновых штампов, и она заполняла дела с треском скорострельного пулемёта. Руки у неё были постоянно заняты, а вот язык свободен, поэтому Надюша болтала, не умолкая, как и положено настоящей одесситке.
Надюша была очень маленького роста, поэтому ходила на сумасшедших шпильках. Впечатляющих размеров бюст компенсировался противовесом, которому могла бы позавидовать и бразильянка, поэтому Надюшина фигура напоминала песочные часы.
У Надюши был муж и двое мальчишек, но она считала своей прямой обязанностью держать мужское население кафедры в тонусе, поэтому ею наряды способны были вызвать могучие эротические фантазии у всего профессорско-преподавательского состава, а также у наиболее нахальных из числа студентов. Короткие юбки Надюше были решительно запрещены, поэтому она отводила душу с помощью лихих разрезов и декольте. Особенно любила Надюша блузку, на которой на самых экстремальных местах были нарисованы две персидские кошки – рыжая и белая. У Надюши это называлось: «Принести погладить кошек».
Надюша сидела за соседним столом, закинув ногу за ногу, и молотила штампами. Когда левая или правая грудь мешала процессу наложения печатей, Надюша небрежно отодвигала их рукой и продолжала трудиться.
Иван Александрович вздохнул, заставил себя сосредоточиться на донесении и продолжил переносить цифры из черновика, заполняя нескончаемые графы чёрной тушью.
Наконец, донесение было готово. Иван Александрович полюбовался своей работой, выбросил черновик и стал собираться на обед. Осталось только подписать донесение у начальника, сконвертовать его, и можно было нести его в Первый отдел, чтобы отправить спецпочтой.
Вернувшись с обеда, умиротворённый Иван Александрович собрался нести донесение на подпись. Но донесения на столе не было! Сначала он подумал, что донесение зачем-то взял начальник кафедры. Оказалось, не брал. Не брал его ни начальник учебной части, ни зам, ни вообще никто из офицеров. Иван Александрович заметался. Куда могло деться донесение?! Не могли же на кафедру проникнуть агенты ЦРУ и выкрасть документ, который по заполнении считался секретным? Иван Александрович обшарил все шкафы в кабинете, заглянул в ящики столов – донесения нигде не было. У него закололо сердце. И вдруг Иван Александрович заметил, что на столе лежит черновик!
В ужасном предчувствии он заглянул под стол и в корзине для бумаг весёленького голубого цвета он увидел обрывки беловика, который, отвлёкшись на надюшиных кошек, он по оплошности порвал.
Свет померк в глазах несчастного Ивана Александровича. Сердце из грудной клетки рухнуло в подвальные части организма, и он потерял сознание.
Очнулся он от того, что кто-то мокрым платком, ядовито пахнущим духами, протирал ему лицо. Постепенно слух возвращался к нему, и он как бы через толщу воды услышал: