О людях и самолётах 2
Шрифт:
Однажды, когда я пробирался мимо какого-то прибора, из кармана брюк неожиданно вырвалась связка ключей на цепочке и, подрагивая, повисла под странным углом. Оказалось, что её удерживал небольшой, но могучий магнит, притаившийся в приборе. Именно тогда, томимый нехорошим предчувствием, я позаимствовал на цикле гражданской обороны дозиметр, и обследовал каптёрку…
Помню, один прибор меня здорово озадачил. Перед включением питания в огромный радиосундук для чего-то требовалось залить примерно полведра воды. Рассмотрев размеры фланцев торчащих из него волноводов, и прикинув прокачиваемую мощность, я устрашился и приказал отодвинуть прибор подальше.
Особенно мне нравилось разглядывать
Завлаб, полковник-отставник, однако, повёл себя странно. Подобно муравью, потерявшему свой муравейник, он начал совершать бессмысленные и хаотические действия, таская на кафедру толстенные стопки бланков заказов на запчасти. Когда он уяснил, что эти бланки сами собой не превращаются в реальные приборы (как ему, вероятно, казалось в управлении), он сменил тактику и осчастливил кафедру ящиком 20-ти ваттных резисторов одногономинала.
Собравшийся консилиум цикла долго думал, что делать с этим ценным приобретением, и, в конце концов, решил изготовить из резисторов гриль и зажарить на нем дурака-полковника.
Интересно, что институтских мышей очень привлекли вощёные обёртки диполей, и они, пока не отчаялись найти хоть что-нибудь съедобное, методично понадкусывали практически все пачки.
Мои изыскания продвигались медленно, но довольно успешно. Я уже не сомневался, что в дальнем углу склада найдётся лабораторная модель грозоотметчика Попова, а в самом дальнем углу, на коробе неработающей вентиляции, лежат большие тетради в клеёнчатых обложках. Я надеялся, что это рабочие тетради Леонардо.
Все испортил пожарный.
Однажды, обходя дозором институт, он забрёл на кафедральный чердак. Увидев горы поломанных аудиторных столов и стульев, старых топокарт и плакатов, он сначала потерял дар речи, а потом долго жалобно и нечленораздельно кричал, размахивая пломбиром и делая в адрес командования кафедры угрожающие движения.
Стало ясно, что мусор с чердака придётся вывозить.
Своего самосвала на кафедре не было, но шеф выпросил его в институтском гараже. Институт давал машину, бензин, путёвку, но водителя с правами соответствующей категории нужно было искать самим.
Оказалось, что права категории С на кафедре были только у одного человека, начальника учебной части, полковника. Опасаясь быть справедливо и резко посланным, шеф завёл разговор со своим замом намёками, однако полковник Харченко, у которого выслуги было уже больше 30 лет, отнёсся к идее пилотирования самосвала с равнодушием убеждённого толстовца-непротивленца. Мне выпало быть штурманом экипажа.
Дежурный взвод быстро загрузил самосвал, и мы двинулись. Был май, пригревало, деревья уже клубились зелёным дымком, самосвал бодро тянул, но на съезде с МКАД нас остановил ГАИшник. Харченко давно относился к военной форме как к спецовке, поэтому, садясь за руль самосвала, переодеваться не стал, а я накинул поверх рубашки шевретовую лётную куртку без знаков различия.
Увидев, что из-за руля бело-голубого самосвала вылез полковник авиации, ГАИшник заметно растерялся, а когда прочёл в путевом листе, что цель рейса – перевозка мусора, его надолго переклинило. Болезненный процесс обдумывания завершился тем, что мент полез в кузов и обнаружил, что в путевом листе написана чистая правда. В кузове лежали не похищенные автоматы, бомбы или ракеты, а мусор.
Тогда ему стало ещё хуже. Мент снял фуражку и стал протирать запотевший от напряжённой умственной работы козырёк. Когда сдавливающая мозг тулья перестала мешать свободному бегу милицейской мысли, пришло озарение.
Младший лейтенант, вероятно, решил, что в кузове нашего зилка лежит какой-то особый мусор, настолько важный для обороноспособности государства, что перевозить его должен минимум полковник.
Просветлённый, он заглянул в кабину и, возвращая мне путевой лист, с надеждой спросил: «А вы, наверное, генерал?»
Ихтиандр Андрей Андреич
Сначала надо объяснить, кто такой Андрей Андреич, и за что он поучил высокое звание Ихтиандра.
Андрей Андреич на нашей кафедре трудился учебным мастером.
Известно, что при социализме найти хорошего учебного мастера было гораздо трудней, чем хорошего преподавателя, так же как хорошая медсестра ценилась выше, чем врач. Что поделаешь, ну забыли классики предупредить нас об этой особенности развитого социализма…
Другим кафедральным циклам везло – у них работали отставники, офицеры из лабораторий «Жуковки», настоящие учебно-методические волки, которые при необходимости могли и ход работы студентам объяснить, и пропавший луч на экране осциллографа из-за угла вытащить, и отчёт вместо преподавателя проверить. Нам же всё время доставались кадры, один чуднее другого, которые долго не задерживались по чисто техническим причинам. Один, полный тёзка Горбачева, был в отличие от него алкашом-профи. Целыми днями он беспорядочно перемещался по кафедре в поисках халявной выпивки, за что получил кличку «Броун». Другой, отставной майор-химик, был вялотекущим шизофреником, который боясь инфекции, каждый день мыл свой стол и стул борным спиртом и стерилизовал карманы брюк. Последний, прапорщик-отставник, и вовсе оказался клептоманом – воровал чемоданы в аэропорту «Внуково». Довольно быстро его посадили, и лаборатория осиротела. Подбором нового лаборанта занялся лично начальник кафедры. Через две недели наше новое приобретение вошло в преподавательскую, поправило очки и представилось:
– Андрей Андреич Курятников, учебный мастер, х-хи!
Так мы обрели своё сокровище.
Андрей Андреич был существом по-своему уникальным. В жизни его интересовала только одна вещь: дайвинг. Правда, слова такого мы тогда не знали, и попросту называли его водолазом, иногда – грёбаным водолазом, но сам он себя гордо звал дайвером. Вообще, Андрей Андреич обогатил словарный запас кафедры множеством новых выражений. Так, например, вместо слова «умер» мы стали говорить «склеил ласты», а, уходя на занятия, кто-нибудь из преподавателей обязательно подавал команду: «Жабы, в воду! За неизбывную любовь к водолазному делу, а также за специфические взаимоотношения со спиртными напитками Андрей Андреич получил кличку «Ихтиандр».
Для преподавательского состава кафедры Андрей Андреич был ценнейшим приобретением, расцветившим нашу унылую жизнь яркими красками, а командование при виде этого земноводного существа начинало хрипеть и судорожно хвататься за орденские планки.
Предлагаю вашему вниманию несколько историй про эту эпическую личность.
История 1. Ихтиандр и неправильный припой
– Ихтиандр, сын мой, – строго сказал подполковник С*, – на четвёртой лабораторке скубэнты опять оторвали щуп от анализатора и уже полчаса валяют дурака, вместо того, чтобы изучать прямошумовые помехи в соответствии с графиком работ, утверждённым, между прочим, твоим и моим начальником (тут С* некуртуазно ткнул пальцем в мою сторону). Сдаётся мне, что ты, уважаемый – двойной агент. Зарплату получаешь у нас, а работаешь на Пентагон!