О носах и замка?х
Шрифт:
Чем дольше они шли, тем больше Хоппер нервничал.
— А ты уверен, что где-то здесь есть вход в дом, Бэнкс?
— Конечно, уверен, Хоппер. В подвалах всех домов в Саквояжне есть люки, ведущие в канализацию. И не надо мне напоминать, что мы вовсе не в Саквояжне — и без тебя знаю. Не нравится мне этот Сонн, если говорить по правде. Он жуткий — и я сейчас не про эту зловонь. Как-то слишком уж тихо здесь: эти пустынные аллеи, эти сады и чинные коттеджи… бррр… а улочки? Ты заметил, какие они чистые? В городе не должно быть так чисто… даже листья подметены, а что уж говорить
Хоппер ощущал примерно то же, и мысли его посещали те же. Сонн ему не нравился. Все здесь было чужое, непонятное. Но до тех пор, пока Бэнкс не озвучил свои ощущения, все это было чем-то неосознанным. Хоппер почувствовал, что ему становится страшно…
Пока Бэнкс нагнетал обстановку, а Хоппер нагнетал себя самого, они добрались до места, где тоннель раздваивался.
— Куда теперь?
Какое-то время констебли спорили, какой из маршрутов выбрать, после чего, наконец определившись, двинулись дальше.
Вскоре им попалась еще одна лестница — скобы шли вверх, к очередному люку. Констебли переглянулись, Бэнкс авторитетно хмыкнул («А ты думал!»), и поползли вверх.
По-прежнему скептически настроенный Хоппер полагал, что их затея ничем хорошим не увенчается, и люк окажется закрыт. Он подогнул плечи, упер их в крышку и толкнул ее всем телом. Крышка приподнялась. Внизу снова раздражающе хмыкнул Бэнкс.
Констебли выбрались из-под земли и огляделись. Это была крошечная котельная, почти все место в которой занимали трубы. Котел у стены был крошечным, почти игрушечным.
— Мы на месте, — с гордостью в голосе за свой план сообщил Бэнкс.
Что верно, то верно. На каком-то месте констебли, бесспорно, были.
Выбравшись из котельной, Бэнкс и Хоппер оказались у узкой деревянной лестницы, ведущей наверх. Путь был лишь один.
— Что делаем? — приглушенно буркнул Хоппер. — Денежки ведь должны быть в подвале…
Бэнкс не успел ответить. Наверху раздались голоса. Констебли затаились. Кажется, там собрались заговорщики — и, очевидно, они принялись строить коварные планы.
— Узнаем, что там, — одними губами произнес толстый констебль, гася свой фонарь. — Приготовь револьвер…
Стараясь не скрипеть на ступенях, Бэнкс двинулся наверх. Хоппер, вытащив из кармана оружие, последовал за ним. Голоса стали различимее…
— Но ведь лужа крови… — говорила какая-то женщина, и констебли замерли, переглянулись.
— Это ничего не доказывает… — ответила другая женщина. — Полиция никак не свяжет учителя танцев с библиотекой. У них просто нет улик…
Поднялось легкое воркование женских голосов — женщин в помещении было много и, кажется, все они были согласны со второй говорившей.
— То есть вы полагаете, Эленор, что мистер Шершо не догадается? — упорствовала первая. — А как же клок волос, найденный в старом пианино?
Хоппер так крепко сжал рукоять револьвера, что скрипнула кожа перчатки. Бэнкс поднял руку, призывая его соблюдать тишину. Сам же толстый констебль хмурился. Здесь явно происходило что-то…
Давненько он не слышал имя Шершо, и… и… и тут все встало на свои места: и учитель танцев, и клок волос, найденный в старом пианино, и даже библиотека с лужей крови.
Бэнкс осторожно двинулся вперед.
Ничего не понимающий, но готовый к любой неожиданности Хоппер поднялся на пару ступенек следом за ним, и последняя под его весом подло скрипнула. Он замер, но было поздно: Бэнкс уже высунулся.
Лесенка оканчивалась в довольно большом и хорошо освещенном помещении, куда из других частей дома сходилось несколько коридорчиков. По несчастливому для констеблей стечению обстоятельств это место оказалось гостиной, и сейчас здесь было целое столпотворение. Если, конечно, данное слово применимо к дюжине милых дам различного, но, тем не менее, преклонного возраста, собравшихся на чинное ежевечернее чаепитие. У каждой в руке была книжка, на обложке которой значилось: «Убийство в библиотеке. Сыщик Шершо берется за новую тайну!».
Бэнкс скрипнул зубами от досады: они с Хоппером приняли за заговорщиков дамский книжный клуб. Он сам читал «Убийство в библиотеке», и если бы спросили его мнение, он бы с важностью в голосе заявил бы, что это скучная книжонка и что он сразу понял, кто убийца, в отличие от «недотепы Шершо». Хотя на самом деле для него это оставалось тайной до самого конца.
«Кажется, мы все-таки свернули не туда», — чувствуя себя распоследним болваном, подумал констебль, отметив занудные цветочные узоры на ткани, которой были обиты стены, многочисленные фотографии в круглых рамах, вазы с уродливыми, но пышными гортензиями и удушливый запах — смесь нафталина и давно вышедших из моды духов. Если в городе и существовало место, наименее похожее на «Злодейское логово», то это было именно оно: сиропное, чайно-сервизное и кукольно-уютное.
Констеблей (или, вернее, их торчащие с лестницы головы) заметили практически сразу. Бэнкс был так разочарован допущенной ошибкой, что даже не спрятался.
Разговоры смолкли, и все старушки уставились на незваных гостей. Хоппер, уяснив, что они с напарником ошиблись адресом, поспешно спрятал оружие, пока не поднялся визг.
— Вы… вы кто? Как вы здесь оказались? — спросила, судя по всему, хозяйка дома, сморщенная мадам с подвитыми фиолетовыми волосами и в старомодном платье под цвет подушечек, которые во множестве присутствовали в гостиной.
Бэнкс поморщился: где-то здесь непременно должны были быть коты — куда же без них. Он прикинул, успеют ли они с Хоппером скрыться, пока эти кошёлки не подняли гвалт, и уже открыл было рот, чтобы как-нибудь сбить их с толку, но не успел произнести ни слова.
— Чистка труб, мэм, — выдал неожиданно Хоппер. — Мы из Департамента.
Дамочки стали переглядываться и перешептываться. До незваных гостей донеслось: «Вы слыхали, Марджори? Департамент!». На что последовал ответ: «О, Департамент?».