Шрифт:
* * *
О разборе книги: «Опыты Василия Перевощикова»
Русская антология, или Образчики русских поэтов Джона Боуринга
…Перейдем к переводным идиллиям из Броннера и Гердера. Из них лучшая по слогу: «Подарки»… В других словосочинение показалось мне мудренее меледы. [1] Для пример мы удовольствуемся тремя строчками: «Внутри пещеры, подобя небольшому мшистому холму, возвышался помост, выложенные из зеленого шелку мягчайшими подушками. На них покоился старый, лысый, с редкими седыми волосами токмо на висках безобразный муж».. Узнайте, покоился ли он токмо на висках или безобразен он только на висках! Потом, несмотря на то, что автор переводил с немецкого, нередко между семимильными германскими периодами мелькают и галлицизмы; например: «Весна, цвет года!».. Не по-русски: такой цвет иному читателю покажется грибом литературы. Или: «Между рыбаками сделали глухой ропот!»… В нашей словесности
1
Меледа – мешкотное дело, работа без конца, бесконечное одно и то же, работа, из которой ничего путного не выходит; длительная однообразная забава (В. И. Даль).
Любопытные могут отыскать остальные без затруднения… …Почтенный В. Г. Анастасевич, хваля книгу г. Перевощикова, говорит, что римская тога лучше пристанет важному славяно-россу, чем щепеткий фрак. Не смею оспоривать вкуса г. Анастасевича, но думаю, что тога, надетая наизнанку, смешна и на важном славяно-россе, а вследствие этого остаюсь при, мысли, что сии «Опыты» разве тогда были бы удачны, когда б г. сочинитель писал гораздо ранее, или бы мы возвратились назад. [2]
2
Статья Бестужева написана в ответ на разбор «Опытов Василия Перевощикова» (Дерпт, 1822), сделанный В. Анастасевичем («Сын отечества», 1822, ч. LXXIX, No 30, стр. 175—182). Бестужев имеет в виду следующее место из статьи Анастасевича: «Касательно переводов г. П<еревощикова> с латинского, в сей книге помещенных, можно бы заметить вообще, что он часто, желая точнее изобразить силу подлинника, уклонялся от свойственного нашему языку порядка слов (ordo verborum), коего нельзя считать подлежащим произволу каждого. Но сколько же у нас переводов с французского, которые в сем отношении гораздо страннее кажутся, потому что величественному славено-россу гораздо приличнее римская тога, освященная веками, нежели щепеткой фрак, не имеющий постоянного покроя!»
1822. О разборе книги: «Опыты Василия Перевощикова». – «Сын отечества», No 36, стр. 112—114, 118—119.
Не имея под рукой целого тома «Русской антологии» Джона Боуринга, я должен судить о нем по пиесам, напечатанным в английском журнале «The Eclectic Review», 1824, No 1. Сличение перевода начну словами издателя журнала:
«Если песни сии (говорит он) в самом деле доставляют удовольствие русским поселянам, то они, без сомнения, опередили большую часть английских крестьян в образованности. Желаю знать, как бы приняты были две следующие песни обитателями Зоммерзетшира?» —
Поверх дубчика Два голубчика Целовалися, Миловалися, Нежно крыльями Обнималися, и проч. On an oak there sate A turtle with his mate — There in amorous meeting One another greeting, Each with flapping wing All its joy repeating, etc. [3]Надобно признаться, что эта песня отыграла игривостью перевода то, что потеряла в простоте своей. Например, стихи:
3
На дубу сидели голубь с подругой. Там, на любовном свидании, друг друга приветствуя и хлопая крыльями от радости (англ.).
Т. е.: «И весь пух его в высоте носится ветрами неба» чересчур затейливы, хотя и прекрасны. Жаль также, что он бедного нашего голубя мохноногого разжаловал в красноногие (with his ruby feet)
В другой, которую английский журналист называет народною балладою, оригинальность сохранена более. Это
Пой, воспой, млад жавороночек, Сидючи весной на проталинке! Sing, о sing again, lovely lark of mine, Sing there alone amidst the green of May! [4]Только проталинка не значит майской зелени, и переводчик, представив весну уже в цвете, ослабил тем интерес подлинника, где заключенник посреди снегов видит первую весеннюю птичку. Впрочем, последние три замечания относятся более, к недостатку языка, а не переводчика.
4
Пой, о пой снова, милый мой жаворонок, пой один среди майской зелени! (англ.).
Песня Батюшкова: «Прости», – передана очень мило, но иногда далеко от подлинника. Италианцы недаром говорят: «Traduttore – traditore», [5] и я в качестве кавалериста сержусь только на Боуринга, зачем он сделал удалого гусара плаксою, у которого потоки слез стремятся из потусклых очей.
Bent o'er his sabre, torrents starting From his dim eyes, the bold hussar, etc. [6]5
Переводчик – предатель (итал.).
6
Согнувшись над саблей, когда потоки слез струились из его тусклых очей, смелый гусар и т. д. (англ.).
Это не по-русски и не по-гусарски. Клятва его не усами, а бородою (for, by my troth and beard I swear thee) [7] тоже походит более на клятву казака, чем на выражение влюбленного ротмистра. Стихи:
Любви непостижима сила Мне будет твердый щит в войне —переведены:
That love shall bloom – a deathless blossom My shield in fight, etc.То есть: «Любовь моя будет цвести, и ее неувядаемый цветок – мой щит в битве». Хотя некоторые молодые герои охотнее нюхают L'huile d'Heliotrope, [8] чем пороховой дым, но все-таки я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них решился выехать в дело вооруженный фиалкою. Предпоследний куплет переделан вовсе, и, вопреки автору, [9] переводчик, как учтивый кавалер, сваливает всю вину на одних мужчин.
7
ибо, клянусь тебе моей честью и бородой (англ.).
8
Гелиотроповое масло (франц.).
9
У него:
Но что ж прелестная пастушка?
Другому сердце отдала.
Любовь красавицам – игрушка,
И клятвы их – слова.
Т. е.: «Похитив спокойствие из сердца красавицы, он спешит к другому. Клятвы мужчин женщинам – игрушки, и самая любовь – насмешка». Тут можно бы наговорить много и за один и за другой пол; много и против того и другого, а потому-то я и не стану спорить об обоих. Сравнение заключу «Освобожденною Москвою» И. И. Дмитриева. Пьеса эта передана звучными стихами и нередко по следам подлинника. Оставляя любителям наслаждаться красотою, я замечу, однако ж, недостатки перевода. Например, строфа:
От кликов рати воют рощи, Дремавши в мертвой тишине, Светило дня и звезды нощи Героя видят на коне. Летит и взором луч отрады В сердца унывшие лиет, Летит как вихрь и движет грады И веси за собою вслед.Переведена:
Pozharsky o'er the city flies. And from death stillness he awakes The very life of valour. — Lo! Midst the star's light and sunny glow He forms the firm courageous row. Here, there; hope, joy again appear; The burghers gather round him there And range them for the combat now.