О русском пьянстве, лени и жестокости
Шрифт:
Только у Помяловского в «Мещанском счастье» появляются образы выходцев из мещанства. Персонажи этого произведения работают, получают зарплату и каждый день строят свое «мещанское счастье» со щами и кашами.
У Островского и таких героев нет. Ни один герой его пьес не нажил свой капитал честным трудом. Его герой – или хитрый интриган, или жулик, или хитрован, стремящийся жениться на богатой невесте. Герои Островского частенько разоряются. Драматург никогда не показывает человека, который трудом и разумными делами наживает капитал. Если есть богатые невесты, то обязательно рядом самодуры, расточающие капиталы в публичных домах и в кабаках.
Неизвестный художник «П. Я. Чаадаев». XIX в.
Прочтя в знаменитых «Философских письмах» П. Я. Чаадаева, что Россия создана лишь для того, чтобы преподать всему «нормальному» миру урок, как жить нельзя, император Николай I не нашел ничего лучшего, как объявить автора сумасшедшим.
Имена Рябушинского и Третьякова – навек в благодарной памяти потомков. Но к сожалению, они не стали прототипами литературных героев и о них нет романов. Вроде, исключение – Лопатин из чеховского «Вишневого сада». Да и то сомнительно, положительный ли это персонаж. Смена идеологии всегда качает маятник литературной критики.
Русские купцы не знали английской поговорки «Мое слово – мой вексель». Но «честное купецкое» значило не меньше, чем расписка или письменный договор. Договаривались, били рука об руку и не нарушали условий. Это известно из истории, но не из классической литературы.
У Островского «честное купеческое» звучит только в одном месте, когда один купец дает другому денег, и тот отступается от Ларисы-бесприданницы. И хороший купеческий обычай, показатель чести и высокой нравственности приобретает какое-то мерзкое значение.
Если образованный россиянин описывает людей из народа, он тоже не замечает их положительных качеств. В «Записках охотника» Иван Тургенев не пытается творить широкие художественные обобщения. Почти не обобщая, не домысливая, он описывает то, что видел и слышал. Такая позиция наблюдателя оказывается исключительно выгодной! Своего рода литературная этнография.
Так же пишет и Гончаров о «слугах старого времени». Пишет весело, порой иронично, откровенно с позиции человека своего круга. Та же этнография в литературе.
Но стоит русской классике попытаться создать образ «человека из народа» – и получается то ли инопланетный пришелец, то ли попросту карикатура. Информация к размышлению: никак не карикатурен, очень привлекателен Савельич в «Капитанской дочке». Да и Пугачев куда привлекательнее Швабрина.
Герои «Вечеров на хуторе близ Диканьки» в самом лучшем случае забавны.
Если Базаров – «представитель народа», то упаси нас Господь от таких представителей.
Купцы у Льва Толстого – очень несимпатичные люди, как у Чехова. А Платон Каратаев не только странен… – он абсолютно нереален. Непротивление злу насилием – сама по себе сомнительная идея. Не непротивлением злу и не ангельской кротостью проникли россияне на Кавказ и прошли всю Сибирь до Камчатки и Чукотки. А уж солдат, исповедующий непротивление злу насилием во время громадной и страшной войны, –
Он не реальный представитель народа. Он тот, каким хотел видеть народ аристократ граф Лев Николаевич Толстой.
Очень характерный и важный тип политического мифа, который конструируется из западной интерпретации русской литературы, – литературный миф.
Литературный миф очень легко превратить в политический. Для этого достаточно отождествить литературу с реальной жизнью. Условный мир литературного произведения тогда следует считать не картиной художника, а документальной фотографией. И тогда сама же русская интеллигенция подтверждает этот миф!
Отождествление происходит по произведениям, которые приобрели на Западе признание и вошли в мировой литературный фонд. Это произведения Достоевского, Толстого, Чехова, Лескова, Гоголя.
Эти авторы давно переведены на все основные европейские языки, их читает большая часть образованных людей. Ссылаться на них легко – все знают, что там написано. Это как в России ссылаться на Джека Лондона или на Голсуорси.
Только нам не приходит в голову говорить что-то типа: вот британцы так же душевно скупы, так же жестки и скучны, так же лишены воображения, как Сомс. А что?! Сам же Голсуорси написал.
Нам не приходит в голову объявить американцев хищными негодяями, как Волк Ларссен и Смерть Ларссен. И сослаться на авторитет Джека Лондона: сами же американцы ведь пишут.
А вот европейцы уверенно интерпретируют наше поведение, исходя из нашей литературы. И подкрепляют этот уже политический миф мнениями российской интеллигенции – она же сама это все написала! Она сама же этот миф и породила.
Образы Обломова, Акакия Акакиевича, Раскольникова могли иметь единичные аналоги в реальной жизни России, но народ и страна не имеют к этим образам никакого отношения.
Но если эти образы пропагандировать как типичные и характерные, то возникнет некий образ народа: мятущихся интеллигентов, кающихся религиозных психопатов, рвущих рубахи на груди Раскольниковых и дохнущих от скуки Обломовых. Народ Маниловых и отцов Сергиев может вызывать интерес и неподдельные дружеские чувства. Но и принимать всерьез его трудно. Может даже возникнуть соблазн спасти такой народ… спасти от самого себя.
Политический миф о России оформляется в момент высшего взлета русской государственности, на фоне побед русского оружия. Миф начал создаваться во время и сразу после Семилетней войны. К эпохе наполеоновских войн о России появилось много «интересной» информации.
В ходе этих войн и победы над Наполеоном Россия превратилась в одну из ведущих держав Европы. Много спорили о том, кто сыграл самую важную роль в разгроме Наполеона. Большинство событий указывало на Россию.
В 1799 году Суворов бил французскую армию в Северной Италии и переходил Альпы. В 1812 году армия Наполеона не смогла разгромить русскую армию. И даже совершив стратегическую ошибку, взяв Москву, вынуждена была вскоре отступать, спасаясь бегством. «Спаслись», как я писал ранее, от силы 25 из 600 тысяч! В 1813 году русская армия выиграла сражение под Лейпцигом, весной 1814 маршировала по территории самой Франции. А немецкие княжества и прочие «союзники» Бонапарта судорожно разрывали союзы с Наполеоном и заключали союзные договоры с Российской империей.