О, счастливица!

Хайасен Карл

Звучит неплохо, подумала Мэри Андреа. И кто возразит, что этого не было? Или не могло бы быть, если бы Том не умер?

Когда стюард принес ей освежающую диетическую колу, Мэри Андреа подумала: заплакать не проблема. Когда появятся камеры, у меня будут галлоны слез. Черт, да я могу расплакаться прямо сейчас.

Потому что это действительно ужасно грустно – бессмысленная смерть молодого, умеренно одаренного и, по существу, добросердечного человека.

И что с того, что она не проводила бессонных ночей в

тоске по нему? Вообще-то она не знала его настолько хорошо, чтобы скучать. Это тоже было несколько печально. Выдумывать близкие отношения и заботу, которые могли существовать на самом деле, – род близости, который способны породить только годы разлуки.

Мэри Андреа Финли Кроум покопалась в сумочке и наконец нашла четки, обнаруженные в католическом благотворительном магазине в Миссуле. Она стиснет их в левой руке, выходя из самолета в Орландо, и полузадушенным голосом скажет, что это подарок Тома.

Которым они могли бы стать, если бы беднягу не убили.

Двадцать

Джолейн Фортунс выпрямилась так резко, что закачалась лодка.

– Господи, какой ужасный сон!

Кроум приложил палец к губам. Он заглушил мотор, в темноте они дрейфовали к острову.

– Представь, – сказала она. – Мы на воздушном шаре, том, желтом, как в прошлый раз, – и ты вдруг требуешь у меня половину лотерейных денег.

– Всего половину?

– После того, как мы заполучили украденный билет. Ни с того ни с сего ты требуешь дележа пятьдесят на пятьдесят!

– Спасибо тебе, агент Моффит, где бы ты ни был, – сказал Кроум.

– Что?

– Он и вбил тебе эту идею.

– Нет, Том. На самом деле он сказал, что ты не показался ему обычным сребролюбивым подонком.

– Стоп. Я уже краснею.

Ночь была ветреной, по небу скользили легкие облака. С севера надвигался холодный фронт. В прорехах между облаками появлялись и исчезали звезды. Джолейн и Кроум приближались к острову по широкой дуге. Обрамленный деревьями берег казался черным и безжизненным – грабителей нигде не было видно, они скрылись выше по протоке с подветренной стороны. Кроум предположил, что группе еще рано выставлять часовых – наверное, мужчины слишком заняты разгрузкой.

– Уверен, что они не заметили, как мы за ними следим? – спросила Джолейн.

– Я ни в чем не уверен.

Она подумала: нас таких двое.

Том явно держался поближе к ней, дробовику и прочему. Она не могла не удивляться почему – загадка, которой она избегала с самого первого дня. Зачем он это делает? Что ему с того? Кроум не сказал ничего конкретного, что пробудило бы эти сомнения в Джолейн, – то был лишь отголосок целой жизни разочарований в мужчинах, которым она доверяла.

Ялик подплыл ближе к мангровым деревьям, и она услышала, как Том сказал: «Держись». Потом лодка накренилась, Джолейн увидела, что он уже за бортом, вброд пробирается к берегу. В одном кулаке он держал носовой швартов, бесшумно подтягивая «Китобоя» по мелководью к полосе деревьев.

Джолейн

села прямо.

– Будь осторожнее, – прошептала она.

– Вода чудесная.

– Москиты?

Кроум понизил голос:

– Не так уж и страшно.

Сейчас бриз, подумала Джолейн. Москиты предпочитают жаркие тихие ночи, Будь сейчас август, они бы нас сожрали.

– Видишь, куда бы пришвартоваться? – спросила она. – А если вон там?

– Я туда и направляюсь.

Пролив был ненамного шире самого ялика. Кроум посоветовал Джолейн лечь и прикрыть лицо, пока он будет протаскивать их сквозь сплетенье мангровых зарослей. Ветви скребли голые руки, в волосах запутался клочок осенней паутины. Джолейн крайне беспокоил скрежет корней по корпусу лодки, но Тома, похоже, это не волновало. Он выволок ялик на берег и помог ей выбраться.

Через пятнадцать минут они распаковали и привели в порядок вещи. При свете карманного фонаря вытерли «ремингтон» и зарядили два патрона. Джолейн в первый раз после заката разглядела лицо Тома, и от этого ей стало легче.

– Может, костер? – спросила она.

– Не сейчас. – Он прислонил ружье к дереву и выключил фонарь. – Давай просто посидим и послушаем.

Вибрирующая тишина успокаивала – ничего, кроме гудения насекомых и плеска волн у берега. Умиротворение напомнило Джолейн вечер в Симмонсовом лесу, когда они с Томом остановились посмотреть на оленя.

Только в этот раз он сжимал ее руку. Он был напряжен.

– Хорошее ты место нашел, – сказала она. – Мы здесь будем в безопасности.

– Я все время слышу шум.

– Это просто ветер в деревьях.

– Не знаю.

– Это ветер, Том. – Сразу видно, что он нечасто бывал на природе. – Давай разведем костер.

– Они учуют дым.

– Не учуют, если сами разожгли огонь, – успокоила она. – А я готова спорить на пять баксов, что так и есть. Спорим, у этой прелестной официанточки задница мерзнет в эдаких шортах.

Том наломал выброшенных на берег веток, а Джолейн выкопала в песке ямку. Вместо трута они использовали пригоршни хрустящих высохших водорослей, окаймлявших берег. Пламя занялось быстро. Джолейн встала поближе, наслаждаясь теплом, согревавшим голые руки. Том отстегнул вылинявший синий брезентовый навес с ялика и расстелил его на земле. Джолейн тактично предложила ему передвинуться на ту сторону, откуда дул ветер, чтобы дым не попадал в глаза.

– Хорошая мысль, – коротко согласился он.

Они сели близко к огню – Том с кока-колой и батончиком гранолы, Джолейн с «Кэнада драй», коробкой крекеров «Голдфиш» и «ремингтоном».

– Все удобства, как дома.

– Ага.

– Кроме радио. Разве Уитни сейчас не самое то? – Пытаясь его разговорить, Джолейн продребезжала: – Иийййя-аааа буду всяко любить тебяаааа…

Короткий смешок, не больше.

– Что-то не так? – спросила она.

– Наверное, просто устал.

– Да, пора бы уже.

– На рассвете, пока они еще будут спать, надо будет сходить на разведку.