О себе…
Шрифт:
Анна Осиповна Василевская, прабабушка. Париж. 1911 г.
Храм Благовещения в Харькове, в котором Праведный Иоанн Кронштадский исцелил А. О. Василевскую
Цецилия, моя бабушка, была страстной, волевой, религиозной женщиной. Она мечтала о научной карьере, в 1905 году уехала в Швейцарию и поступила в Бернский университет. Там встретила юного одессита Соломона Цуперфейна и вышла за него замуж. У меня сохранился их брачный контракт. Дед обожал ее до конца дней.
Бабушка и дед кончили университет, факультет химии, с докторскими дипломами. Во время учебы родилась в Берне мама. Дед между лекциями бегал взглянуть на нее. Был он сентиментален, постоянно говорил по–французски (его звали «французиком», быть может, за усы). Окончив университет, они поселились в Париже. Летом 1914 года приехали в Россию навестить родственников. Дед был мобилизован, а семья поехала в Харьков, где и жила до Второй мировой войны. Дед держал потом на стене свою полевую сумку, в которой застряла пуля.
Роза Василевская
Илья Василевский
Яков, Николай и Владимир Василевские. Харьков. 1914 г.
Семен (Соломон) Ильич Цуперфейн
Анна Осиповна Василевская с дочерью Цецилией. 1907 г.
Елена Цуперфейн в Париже
В Швейцарии бабушка слушала речи Ленина и сильно полевела. Потом стала очень советской — с полной искренностью. Поэтому, когда мама в восемь лет потянулась к вере, к христианству, бабушка начала с ней жестокую войну. Но, как стало ясно потом, тщетно. Шестнадцати лет мама сбежала из Харькова в Москву и поселилась у дяди Якова, подружившись с его дочерью Верой [1] . Одно время чуть не стала баптисткой…
Среди друзей мамы и Веры Яковлевны в детстве были Кунины и семья Розы Марковны Гуверман [2] . Дружба в два поколения. Иосиф Кунин сейчас музыковед (автор книг «Чайковский» и «Римский–Корсаков» из серии «Жизнь замечательных людей»). Его сестра Евгения, поэтесса, подруга А. И. Цветаевой.
1
Вера Яковлевна Василевская (1902–1975) получила блестящее гуманитарное образование (дореволюционная частная гимназия, МГУ, Институт иностранных языков), стала кандидатом педагогических наук, специалистом по педагогике и детской дефектологии, работала в Институте дефектологии. Именно она стала для Александра тем человеком, знания которого в области философии, истории, богословия помогли заложить основы его энциклопедических знаний, увидела в нем необыкновенные дарования, творческий потенциал и с самого раннего детства всячески способствовала его развитию. О дружбе Елены Цуперфейн (Мень) с В. Я. Василевской и ее пути ко Христу см. кн.: "Катакомбы XX века". М., 2001.
2
Кунины, Иосиф Филиппович (19041996), писатель, Евгения Филипповна (1898–1997), поэтесса, Роза Марковна Гуверман (1903–2000), искусствовед, жена Иосифа Филипповича.
Мать Веры Яковлевны увлекалась Толстым. В их доме я в детстве прочел кучу толстовских книг по религиозным вопросам. Но они тогда вызвали у меня острое неприятие. Только сейчас я оценил Толстого более объективно.
Прабабушка жила с ними. Она настояла на мамином браке и дождалась меня. Я ее помню, хотя она умерла, когда мне было полтора года. (Кстати, прабабушка ездила в Париж проверить, как ведет себя ее дочь в развратной Франции, — при этом не знала французского языка. Есть ее парижское фото в боа и перьях.)
Кроме военных и инженеров, у нас в роду было два писателя: Семен Юшкевич и Василевский (Не–Буква), посредственные беллетристы.
Родителей отца помню плохо. Дед был очень религиозным. Видел я его мало (он жил в Киеве). Его жена (звали ее Дина, ее я не помню) славилась своей мудростью, к ней ходили за советами.
Вот и все, что помню. Классовое происхождение: мелкая буржуазия, интеллигенция и военные.
Владимир Григорьевич и Елена Семеновна Мень в день свадьбы. 15 апреля 1934 г.
Семейное фото Меней, в среднем ряду (слева направо): Ютка и Броха Айзенберги (прабабушка и прадедушка), их дочь Дина и Герш-Лейб Мень (бабушка и дедушка)
Елена Семеновна с новорожденным Аликом. 1935 г.
Вера Яковлевна и Елена Семеновна
Я родился 22 января 1935 года в Москве, напротив церкви преподобного Симеона (что на Новом Арбате). Кстати, это был день памяти расстрела 9 января и рождения Павла Флоренского.
Мой отец окончил два вуза, работал главным инженером текстильной фабрики. Был очень терпеливый человек, добрый и веселый, но жил в страхе: его любимый брат был расстрелян в первые послереволюционные годы по наговору жены. Папа из–за этого не хотел жениться, женился только в 32 года (хотя атаковал маму много лет — шесть или семь).
В детстве отец учился в религиозной еврейской школе, помнил иврит и иногда читал наизусть пророков. Для него это была просто поэзия: учитель, который оказал на него влияние, был из гаскалы [3] , т. е. из светских, и атеист. Он убил в отце веру (хотя настоящим атеистом отец не стал, был просто человеком нерелигиозным).
3
Гаскала (евр. просвещение) — еврейское либеральное культурно–просветительское движение, возникшее в Европе во второй половине XVIII в. и выступающее против культурно–религиозной обособленности.
А моя мать в юности самостоятельно обрела веру, жила любовью к Христу.
Отец был постоянно занят своими делами; он был человеком очень честным, очень работоспособным и весь, целиком, отдавался работе.
Поэтому больше я общался с матерью, человеком глубокой веры, большого оптимизма и жизненной силы, и ее сестрой. Тетя была специалистом по дефектологии, по умственно отсталым детям, занималась с олигофренами и т. п.
Они были христианки, глубоко убежденные, и в самые трудные годы я был воспитан в традициях Православной церкви. И потом уже я это воспринял сам, как каждый человек должен воспринять встречу с Богом — личную; это уже не только традиция, а внутреннее…
Первые воспоминания
Есть такие дворы — серые колодцы (в Москве их, правда, мало). Окна дома, где мы тогда жили, выходили в такой колодец. Я в него смотрел, и было совершенно жуткое чувство: как будто я смотрю в ничто, в бездну. И из нее поднимались гигантские черные птицы. (голуби, которые прилетали клевать зернышки на окне). Это был такой ужас, но не страх — я не боялся этого, нет. Ужас. Понимаете, вот серая бездонная пропасть — и из нее поднимается огромная черная птица… Это было не только ощущение! Это было почти на грани misterium tremendum — то есть тайны, которая потрясает. Врезалось навсегда: огромные птицы, летящие из бездны, не с неба — неба–то не было, — а из колодца…