О традициях не спорят!

Крыжановская Оксана Сергеевна

– Значит и твоя клятва фикция?
– любезно уточнила я и, не дождавшись ответа, резко выкинул руку вперед.

Маг, скорей всего, подумал, что я хочу его оттолкнуть, поэтому попытался отойти сам... вот только моя рука его не толкнула, а вошла в грудь по локоть. Нет, я не собиралась его убивать, и он это понял, так как рука вошла не в его физическое тело, а туда, куда мог засунуть свою руку только темный, и только ради одного дела.

– Наша клятва верности одному существу дается только один раз, - тихо проговорила я, поморщившись от боли.
– Ты предал мою клятву, а значит, ты умер

для меня.
– С этими словами я вытащила свою руку, которая вся была в красных волдырях. Другой рукой я схватилась за рубашки на груди, чувствуя, как кожа обдает огнем, и упала на колени, сдерживая крик боли.

– Хейса, что ты сделала?
– ошарашено пробормотал Котена, пытаясь приподнять меня за плечи.

Я, отмахнувшись от его помощи, безразлично добавила:

– Боль и ожоги забудутся, но твое предательство останется в моей памяти.
– После чего стащила с пальцев их кольца и кинула ему под ноги.
– Передай Эйросу, чтоб сообщил мне, когда найдет подходящую невесту. Адрес он сможет уточнить у Лодгараса.

Котена проводил меня удивленным взглядом, в непонимании произнося:

– Что ты делаешь?

– Прощай, светлый, - ответила я, закрывая за собой дверь.

Я часто совершаю поступки под воздействием чувств, но в этот раз жалеть о содеянном вряд ли стану.

***

Небо было чистого, глубокого синего цвета, звезд еще не было, а солнце, словно большой глаз, закрывало свое веко, опускалось за горизонт. Легкий ветерок плясал на верхушках деревьев и словно игривый котенок невидимой лапой дергал за ленты, привязанные к веткам.

Закаты в Венеции были великолепными, особенно если провожать их на крыши библиотеки Лименна, расположенной на аллеи "Совиный дом". Ночи же в Венеции бывает оживленнее дней, особенно на аллеях "Костяных Дров" и "Ночных Бабочек". Сейчас я наблюдала, как солнечные блики тухнут, а их места заменяют разноцветные городские огни. Ставни и двери многих заведений, после захода солнца, открылись, и в них поспешили, в ожидании приятного времяпровождения, нетерпеливые темные.

У темных считает, что солнце - это глаз Хозяина Начал, который наблюдает за нашими добрыми поступками с неба, а луна - это глаз Хозяйки Порок, и вот она уже высматривает наши проступки и грехи. Хотя это факт останавливает не многих.

– Хейса, я знал, что найду тебя тут.

В ответ я усмехнулась, покачав головой. Если бы я не знала, что он тут меня не найдет, то не пришла бы сюда. На этом месте мы часто провожали закаты, любуясь открывающим на город видом.

– Светлые волнуются. Ты ушла, ничего им не сказав. Хейса, что происходит?

Лодгарас подошел ко мне, и когда я повернулась к нему, поражено застыл, сразу же все понимая.

Моя рука была перебинтована, но если бинты скрывали ожоги, то отметины на ауре они не в силах скрыть.

– Хейса!
– воскликнул он мое имя так, как обычно делал Тибер. Одновременно осуждая и прощая.
– Как ты могла дать такую клятву светлому?!

– Не знаю, - ответила я, пожав плечами.
– Само как-то вырвалось.

– "Само вырвалось"!
– раздраженно передразнил меня друг, после чего подошел, взял мою руки и, заглянув в глаза, с угрозой спросил: - Эйрос Найм?

– Нет, - покачала я головой.
– Но прошу тебя: не нужно ничего делать! Мои ошибки, мне за них и отвечать.

Желваки на скулах заиграли, и

я даже услышала, как скрипят его зубы.

Ответил друг резко и раздраженно:

– Хорошо!
– Потом прижал меня к своей груди, одной рукой обняв за плечи, а второй проведя по волосам.
– Но поклянись мне, что больше никогда не поверишь светлым!

– Слишком много клятв для одной недели, - отшутилась я и попыталась отпрянуть, но Лодгарас сильнее прижал меня к себе и тихо заговорил:

– Моя мать была цверрой и, как всякая представительница этого рода, необычно красива. Отец был вампиром, довольно умелым гончаром и работал он на одного хозяина, графство которого находилось недалеко от границы со Светлыми землями. Хозяин был в очень дружеских отношениях с соседом светлым. Но однажды, находясь в гостях у хозяина отца, светлый увидел мою мать. Мне хоть тогда было десять лет, но я помню, каким вожделенным взглядом человек смотрел на нее...
– друг замолк, крепче прижал меня к себе, лицом уткнувшись в мою макушку.
– Вскоре мама исчезла. Отец обвинил в этом светлого графа, за что был выгнан с графства темного за поклеп. Буд-то его женушка сама сбежала, и он не в тех хоромах ее ищет. Я остался жить у одной бабушки, которая приютила меня. Спустя месяц я узнал, что того светлого убил вампир, которого в скором времени казнили, а потом мою маму нашли в подвале замка у светлого. Там было много цверра. Около двадцати девушек покалеченных, изнасилованных, сломленных, но живых. Хотя слово "живых" относительно подходило им, они "существовали". Светлый обрубил им "корни", поместив ноги в воду.

Я в ужасе вздрогнула, представив себе эту ужасную картину.

Цверры хоть и были полулюдьми, но в первую очередь они были цветами. Это можно было увидеть по пальцам на их ногах, которые словно корни были вытянутые и деревянные. В отличие от людей, цверры не употребляют пищу, как те растения, беря энергию для жизни из почвы. Вот только если отрубить им пальцы на ногах, то они, словно те поломанные цветы, начинают засыхать, превращаясь в тлен. Опустив их ноги в воду можно только растянуть последние, мучительные крохи жизни.

– Хорошо-хорошо, я клянусь, - прошептала я, пытаясь бороться с подступающими слезами.

Когда-то мне очень хотелось узнать о его жизнь до приезда в Темный Рай. Но сейчас я бы хотела эту историю никогда не слышать, потому что знала, чем она должна была кончиться.

– Потерпи немного, - шепнул он мне на ухо, после чего откинул мою голову и впился зубами в шею.

– Лодгарас, прекрати!
– закричала я, чувствуя, как жар и боль уходит, передаваясь ему.

Кроме крови и энергии, вампиры могут забирать многое: чувства, эмоции, боль, страдания... и даже чужие ошибки.

– Зачем?
– спросила я, когда он меня отпустил, морщась от боли.

– На мне заживет быстрее, - ответил Лодгарас с кривой улыбкой, придерживая обожженную руку за плечо.

– Дай сюда!
– раздраженно сказала я, аккуратно разрывая рукав рубахи. После достала мазь из мешочка, привязанного на поясе, и медленно начала натирать ей ожоги, бубня под нос: - Я же сказала, что это мои ошибки. Вот зачем нужно было себя подставлять? На мне бы тоже зажило!

– Хейса, ты не исправима!
– усмехнулся это болван, слегка морщась, когда я задевала наиболее обожженные места.
– Спасибо лучше скажи вначале, а потом уж ворчи.