О жестокости русской истории и народном долготерпении
Шрифт:
Вся наша детективная литература описывает одних бедолаг Селденов, но никак не злых гениев Мориарти и не Моранов. А ведь и Селден, и обитатели Хитрова рынка, описанные тем же Гиляровским или Акуниным в «Любовнике смерти» [79] , - довольно отвратительные типы. Какие-то изъяны в генетике или в воспитании привели их на самое дно. Они и есть типичные подонки: их умственный, культурный и нравственный уровень не выше уровня среднего обывателя, а заметно ниже. Никаких «преступных гениев»!
79
Акунин Б. Любовник смерти. М., 2005.
В России не было и, вероятно, нет типичных для Европы преступников из благополучных
80
Гиляровский В.А. Москва и москвичи. Собр. соч. в 4 т. Т. 4. М., 1967.
Мне могут возразить: такие кварталы были и в Европе. Вспомним легендарный «Двор отбросов» Марка Твена в Лондоне и «Двор чудес» в Париже Виктора Гюго! [81] Вспомним восточный Лондон, который Джек Лондон выразительно назвал «бездной». [82]
Все верно. Кварталы бедноты и преступности были везде. Но в Европе, во-первых, криминальные метастазы расползались из этих кварталов по всему городу. Во-вторых, существовала немалая преступность в среде среднего класса. Не в художественной литературе, а в полицейских хрониках.
81
Марк Твен. Принц и нищий. М., 2006; Гюго В. Собор Парижской Богоматери. М., 1988.
82
Лондон Д. Люди бездны. Собр. соч. в 13 т. Т. 5. М., 1976.
И в России как-то получалось, что преступность была, но в целом жить было безопасно и спокойно.
Дж. Александер пишет: «Доказательство хорошей работы русской полиции: для путника в России пеший путь на большие расстояния совершенно безопасен». Я думаю дело не только в работе полиции, но и в целом, наверное, в какой-то нравственной атмосфере того времени.
Существовали места, куда не стоило соваться, если не хочешь лишних приключений. Но если не ходить на Хитров рынок и не лезть в трущобы за Охтой, то даже всамых обычных районах-кварталах довольно спокойно. Уровень уголовной преступности на Руси был традиционно очень низкий.
Полезно было бы сравнить количество и характер тяжких преступлений против личности в Москве времен «дядюшки Гиляя» и в современной Москве, в Петербурге времен Достоевского и в современном мегаполисе. Сделать это очень и очень трудно: подобная статистика у нас остается полузакрытой.
Но и по тому, что попадает в открытую печать, судить можно. В газетах и в Интернете встречаешь такое, что вызвало бы ужас у наших предков. Достаточно почитать криминальную хронику «Московского комсомольца» за неделю.
Убийство в приличном районе (вне Хитровки), ставшее публичным в Москве времен Гиляровского, — это тема для расследования и обсуждения газетчиками не на одну неделю.
В современной Москве такое невозможно. Ибо каждая (!) неделя приносит нашей столице до десятка (!) трупов — жертв насильственной смерти.
Современная Москва, конечно, больше Москвы конца XIX века. Но даже если разделить на 10 все тяжелые преступления, сведения о которых попали в печать, сравнение будет далеко не в пользу потомков. Увы, нравы меняются не в лучшую сторону. [83]
83
Мне доводилось беседовать с русскими эмигрантами «первой волны», и они очень веселились, когда я (в нач. 1990-х гг.!) говорил им об опасности жизни в Москве.
— Не видали Вы, сударь, настоящей преступности! Вот в Нью-Йорке… Сколько раз бывал в ресторане «Одесса», не было случая, чтобы хоть раз да не стреляли!
Воистину — все познается в сравнении. Уровень преступности в России просто катастрофически вырос за сто лет. Но как мы сто лет назад «отставали» от «цивилизованного мира», так до сих пор и «отстаем». (Прим. науч. ред.)
Есть у нас поганая традиция приписывать себе особые криминальные наклонности. Чем нас так радует картина России как огромной «малины» — особый сказ. Чем-то чарует, и все! Дорога она нашему сердцу.
На самом деле реальность Московии и Российской империи была очень далека от этой картины. [84]
«Настоящие» и «ненастоящие»
Говорят, царь — ненастоящий!
84
Анализируя причины невероятного взрыва популярности детективов в конце XIX в., Корней Чуковский высказался очень точно: люди не доверяют друг Другу. Любой, самый милый человек, в любой момент может оказаться преступником. Опыт жизни при капитализме доказывает: полного доверия нельзя оказывать даже ближайшим друзьям, Даже супругам, детям и добродушным пожилым тетушкам.
Страх перед неведомым, а потому и анонимным преступником и вызывает интерес к литературе, в которой овеществляется этот страх, проигрываются ситуации, с которыми боятся столкнуться в жизни.
Если так, то получается — русская преступность и правда совершенно другая. (Прим. науч. ред.)
Дело в том, наверное, что в России любые бунты намного чаще, чем в Европе, происходили в рамках Системы. Целью повстанцев не было разнести вдребезги Систему и заменить ее другой… Европейцы жили в намного более напряженном обществе, это общество взрывалось чаще и легче, чем российское, и взрывы эти получались более жестокими.
Разумеется, были на Руси страшные, кровавые восстания. Но природа их совершенно иная, чем в Европе. Как правило, даже восставая, россиянин против самой власти как таковой не шел, против нее не злоумышлял. Даже если был возмущен данным начальником или чиновником, если ему не нравились определенные решения властей, он не покушался на основы и скорее готов был помогать власти, чем стремиться ее срубить под корень.
Но все это только в одном случае: если он считал власть «правильной» и «истинной». В Европе огромное значение имело законный монарх или незаконный. В России законность монарха была менее важна, чем соответствие его народным представлениям, «истинность».
Стоило зародиться сомнению — мол, царь у нас не «настоящий»… и все. Жди набата, разъяренной толпы, вооруженного бунта, смертоубийств.
Это часть сознания не только простонародья, но, казалось бы, самого что ни на есть просвещенного и европеизированного на все сто русского дворянства. Дворяне XVIII века легко сбросили с престола законнейшего, но «не истинного» Петра III, и посадили на престол совершенно не имевшую на него права, но «истинную» по их представлениям Екатерину II.
Чего стоил один мир с Пруссией, заключенный по итогам кровопролитнейшей войны, когда русские войска уже побывали в Берлине! Петр III «вернул» своему обожаемому Фридриху (тотально разгромленному русскими войсками, — смотрите «Гардемаринов», читайте В. Пикуля) ВСЕ ЗАВОЕВАННОЕ и даже вступил с ним в союз (!) против вчерашнего русского союзника — Дании.
Да это был просто плевок в глаза всему русскому обществу! Разве так мог поступить «правильный» русский царь?