Оазис

Проценко Дарья Александровна

– Что ты тут делаешь, мальчик?
– строго спросила Наставница. И в этот момент я понял, что я лишь один из многих. И до меня мальчики приходили к этому дому с рассветом и сидели тут скрестив ноги, ожидая ее появления.

– Я… Я видел вчера Ваш танец, Наставница…

Она расхохоталась:

– Да, мальчик, очень оригинальное вступление, продолжай.

– Да, - сказал я твердо, - я видел танец, я хочу танцевать как Вы, тоже хочу будить страсть и видеть восторг в глазах смотрящих.

– Хорошо, мысли правильные, урок завтра вечером.

Иди!

– Но Наставница, я хочу быть лучшим учеником, я хочу знать все, что знаете Вы. Наверное, это звучит наивно, но я чувствую, что вчера это было представление общего уровня, ну то есть я хочу сказать, что Вы вчера просто профессионально выполняли свою работу, а я хочу знать секреты предназначенные для избранных. Не знаю, понятно ли я объясняю, я просто пытаюсь полагаться на собственные ощущения.
– Под конец я уже совсем засмущался, а когда поднял глаза, увидел, что Наставница внимательно смотрит на меня.

– Мальчик, мальчик… Какой же ты хороший, умный и наивный. Зачем тебе влезать в суть вещей, зачем отдавать этому душу?

– Потому что если я этого не сделаю, то буду об этом жалеть.

– Поверь мне, что если сделаешь, будешь жалеть еще больше. Но я не знаю, что для тебя лучше…, - она задумчиво посмотрела на меня, - иметь и потерять или не иметь вообще…. Подумай над этим, мальчик. А завтра вечером, если не передумаешь, приходи! И я тоже подумаю.

***

Вечером за мной заехали Леди и Лорд Лолленнай и пригласили на ужин в свой городской особняк.

Бывать у них в гостях я любила. Их дом можно было описать двумя словами - простор и свобода! Даже во дворце у меня не было этого ощущения легкости. Ведь дворец, как ни крути, был не просто домом, а еще и рабочим местом. И я совершено не могла контролировать количество и качество людей, которые каждый день в него приходили. Поэтому именно домом для меня были мои покои и покои отца. Но иногда мне их не хватало. А у Лорда и Леди Лолленнай я могла носиться по всем комнатам, наслаждаясь атмосферой спокойствия. Там у меня всегда было хорошее настроение. И в этом доме не было ни одной комнаты, где мне было бы плохо. Когда я там оказывалась, я была готова сидеть даже в чулане. Лишь бы хорошо кормили!

А кормили у них действительно хорошо. Более того, сама Леди Лолленнай не чуралась готовки, хотя это было абсолютно нетипичное для женщины занятие. Но воздушные пирожные получались у нее лучше, чем у всех дворцовых поваров вместе взятых. Хотя готовила она редко. Под настроение. И меня учила. С ней вообще было просто. Она никогда меня не ругала и не наседала с советами и рекомендациями, но именно ей мне всегда хотелось угодить. Она была иронична и умна. А от ее комплиментов мне хотелось летать. Если бы не Леди Лолленай я не знаю, что бы из меня выросло.

В этой же связи стоило упомянуть Лорда Лукку. Он стал первым моим другом-мужчиной. Он был ярким и неординарным человеком. И безумно красивым. Той холодной, льдистой красотой, которая заставляет нас восторженно замирать, боясь дотронуться, а вдруг исчезнет. Его глаза глубокого серого цвета всегда смотрели

на собеседника внимательно, и поэтому в его присутствии было очень трудного говорить неправду, во всяком случае, таких умельцев я не знала. Наверное, из него получился бы отличный шеф полиции или специалист по ведению допросов, но судьба распорядилась иначе. Он у нас в государстве заведовал красотой.

Лорд Лукка сам обладал идеальной фигурой, почти каноническими чертами лица и мог по праву гордиться тонкими, изящными пальцами художника, по которым с ума сходило пол-двора. Казалось, что, прикасаясь к вещам, он их оживляет. Поэтому в одном помещении с ним всегда было уютно и комфортно. Ему несколько раз предлагали создать и возглавить Министерство Моды и развлечений, но он упорно отказывался, потому что считал, что регламент убивает творчество.

Лорда Лукку я обожала. Почти как отца.

***

Когда вечером я все же рискнул придти на свой первый урок, Наставница Каваат была очень строга со мной. Видимо, пытаясь таким образом заставить меня передумать. Как она сама потом мне признавалась, она размышляла весь день и очень хотела заниматься со мной, потому что чувствовала во мне силу и способности принять те знания и умения, которые она могла бы мне передать. Но в то же время ей не хотелось привязываться ко мне и иметь личного ученика.

Мои первые уроки были наполнены шелестом моих неуклюжих движений. Даже врожденная грация несильно помогала достичь результата там, где Наставница Каваат предъявляла требования выше среднего.

Но она не критиковала меня, просто пыталась вести, своим примером показывать всю красоту танца. Когда она танцевала, она преображалась так, что я даже после прошествия времени не уставал поддаваться восторгу.

Первый раз она похвалила меня через год. Потому что именно в этот день я в первый раз перестал задумываться над тем, что я и как делаю. Это по ее мнению уже было признаком мастерства. Конечно, сейчас, я понимаю, что тогда мои движения еще были несовершенны, хоть и изящны. Но она пыталась пробудить музыку моей души, научить меня чувствовать свое тело и уметь им управлять, и дарила мне свободу в вечерней тиши Оазиса, свободу и вдохновение, которого мне так не хватало в течение всей моей жизни.

Она очень быстро поняла, что меня не надо ограничивать. Потому что дремавшая во мне сила, только и ждала пробуждения. А Наставница Каваат была не просто женщиной, она еще очень любила то, чем она занималась, поэтому не видеть во мне талант было для нее кощунственным, хотя я и был мужчиной.

Постепенно мы стали с ней общаться на разные темы. Иногда даже засиживались далеко заполночь и я заваривал мятный чай. Мы не ели сладости. Наставница Каваат не одобряла этого. К нашим тренировкам она относилась очень серьезно и считала, что удовольствия от танца телу и разуму в один вечер должно быть достаточно, и не нужно его подслащивать шербетом или вареньем.