Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
«…говорят, что в июне 1945-го они достигнут проектной мощности, — сообщал отец. — Извини, что чек на меньшую сумму, чем я рассчитывал: у меня были некоторые…» Ничего нового, его обычное письмо. Коди сложил листок и сунул обратно в конверт — ради такого письма не стоило и стараться. Внизу хлопнула входная дверь.
— Эзра Тулл! — крикнула Перл. Стуча каблуками, она быстро поднималась по лестнице.
Коди бросил конверт в ящик комода и задвинул его.
— Эзра! — снова позвала мать.
— Его здесь нет, — отозвался Коди.
— Где он? — спросила
— Он пошел в прачечную, как ты велела.
— Что тебе об этом известно? — Мать протянула ему пачку фотографий.
Верхний снимок был сильно размыт, и Коди с трудом разобрал, что на нем. Он взял у нее всю пачку. Ах да! Это же Эзра, лежащий в беспамятстве, а вокруг — пустые бутылки. Коди улыбнулся. Он совершенно забыл об этих снимках.
— Что это значит? — спросила мать. — Я отдала проявить пленку, а когда получила фотографии, чуть не умерла от ужаса. Я просто хотела приготовить аппарат к рождеству. Думала, это старая пленка, что-нибудь летнее или торт на дне рождения Дженни… И что же я вижу? Эзра валяется — как распоследний алкоголик. Пьянь подзаборная! Неужели это правда?! Отвечай!
— Не такой он паинька, как ты думаешь, — сказал Коди.
— Но он никогда не доставлял мне огорчений.
— Знала бы ты, что он вытворяет.
Перл опустилась на кровать Коди. Потрясенная, она только и могла молча качать головой.
— Ах, Коди, ты себе не представляешь, как трудно воспитывать детей, — пожаловалась она. — Ты, наверно, считаешь, что со мной тяжело жить. Я часто срываюсь, иногда бываю ведьма ведьмой. Но если бы ты только знал… как я беспомощна. Страшно сознавать, что все, кого я люблю, зависят от меня. До смерти боюсь сделать что-нибудь не так.
Она наклонилась к нему, он подумал — за фотографиями. Но нет, она взяла его за руку. Притянула к себе и усадила рядом. Ладонь у нее была горячая и сухая.
— Наверно, я слишком часто рычу на тебя, — сказала она, — но сейчас, Коди, мне нужна твоя помощь. Кроме тебя, мне не к кому обратиться в трудную минуту. Мы с тобой гораздо больше похожи друг на друга, чем ты думаешь. Как же быть, Коди? — Она наклонилась к нему еще ближе, и Коди отпрянул. Казалось, жар струится даже из ее глаз.
— Ну так вот… — сказал он.
— Кто все-таки сделал этот снимок? Ты?
— Видишь ли, я… — сказал он. — Я просто пошутил.
— Пошутил?
— Эзра ничего не пил. Это я раскидал бутылки по его постели.
Перл окинула его испытующим взглядом.
— Он никогда не брал в рот спиртного, — признался Коди.
— Ясно. — Она отпустила его руку. — Только одно могу сказать по этому поводу: так не шутят, молодой человек. — Она встала и на шаг-другой отошла от него. — Странный у тебя юмор.
Коди пожал плечами.
— Ну, это, конечно, очень весело, — продолжала она. — Тебе, очевидно, весело до слез. Напугал мать до полусмерти, заставил ее нести всякую чепуху. Оболгал младшего брата! До чего смешно! Просто обхохочешься!
— Я, наверно, злой от природы, — сказал Коди.
— Ты был злым с пеленок, — отрезала она.
Когда мать вышла из комнаты, Коди принялся заклеивать конверт с отцовским письмом.
Фишка Эзры упала на Парк-Плейс.
— Ура! — выкрикнул Коди. — Парк-Плейс, а у меня там гостиница. Ты должен мне полторы тысячи долларов.
— Бедненький Эзра, — посочувствовала Дженни.
— Как это у тебя вышло? — спросил брата Эзра.
— Что — вышло?
— Откуда у тебя взялась гостиница на Парк-Плейс? Ведь она только что была заложена?
— А я на всем экономил, — объяснил Коди.
— Нет, тут что-то не так…
— Мама, — крикнула Дженни, — Коди опять жульничает!
Перл в этот момент развешивала на елке лампочки.
— Коди! — окликнула она.
— Что я такого сделал? — спросил он.
— Что он сделал, дети?
— Он держит банк, — объяснила Дженни. — У него и деньги, и закладные, и дома. А теперь и гостиница на Парк-Плейс? И еще куча денег. Это нечестно!
Перл поставила на пол коробку с елочными лампочками и подошла к детям.
— Ну, хватит, Коди, положи все на место, — сказала она. — Закладные теперь будут у Дженни, а банк — у Эзры. Ясно?
Дженни протянула руку за «документами», а Эзра стал раскладывать «деньги».
— И вот что, — сказала Перл, — если я еще раз услышу хоть одно худое слово о тебе, Коди Тулл, ты немедленно вылетаешь из игры. И уже насовсем! Понял? — Она наклонилась, чтобы помочь Эзре разложить «деньги». — Вечно ты жульничаешь, выводишь всех из себя, портишь всем настроение… — Она разложила нарисованные бумажные купюры на три кучки: доллары, пятерки и десятки. — Слышишь, Коди?
Да, он слышал, но не удостоил ее ответом. Он откинулся на стуле, самоуверенный, отчужденный, и с улыбкой наблюдал, как мать разбирает «деньги».
3. Погублена любовью
Может, когда-нибудь Дженни Тулл и станет красавицей, но старикам, которые это предсказывали, едва ли суждено дожить до той поры, а сверстники не находили в ней ничего особенного. В свои семнадцать лет она была худенькой строгой, серьезной девушкой. Кости у нее так выпирали, что казалось, вот-вот проткнут кожу. К великому огорчению матери, она постоянно сама кромсала свои жесткие темные волосы — то «под горшок» обкорнает, то челку косо выстрижет, а захочет подправить, так до того укоротит, что страшно смотреть. Ее одноклассницы (в 1952 году) щеголяли в пышных юбках и кокетливых блузочках с воротничками-стойками, а Дженни ходила в старомодных материнских платьях — такие, с подложенными плечиками и зауженной юбкой, носили в сороковые годы. Мать терпеть не могла неопрятные спортивные туфли и покупала Дженни прочные коричневые полуботинки на шнурках — вроде тех, в каких разгуливали ее братья. Каждое утро Дженни тащилась в школу хмурая, с раздраженным видом. Неудивительно, что почти никто с ней не разговаривал.