Обед в ресторане «Тоска по дому»

Тайлер Энн

Люк нажал какой-то рычаг и неожиданно вместе со спинкой кресла откинулся назад, а его ноги, наоборот, поднялись на чем-то вроде подставки. Перл теперь расспрашивала, куда они двинутся из Питерсберга. Коди сказал, что пока не знает, они со Слоуном надеются заключить контракт с косметической фирмой в… Слушая рассудительный голос отца, Люк чувствовал себя обманутым, преданным. Сколько лет ему внушали ужасные вещи: дескать, в семье и злобы хоть отбавляй, и ожесточенности! А Перл и Коди мирно беседуют, как нормальные взрослые люди. Обсуждают, где лучше жить — на Севере или на Юге. Потом разгорелся какой-то нудный, бестолковый спор, пока не выяснилось,

что Перл считает Балтимор северным городом, а Коди — южным. Перл спросила, не окажется ли новый завод таким же опасным, как предыдущий.

— Любое место опасно, если им управляют идиоты, — ответил Коди.

— Коди, я так тревожусь, — сказала Перл. — Знаешь, что со мной было! Мой старший сын, мой первенец, находится между жизнью и смертью, а мне нельзя навестить его.

— «Между жизнью и смертью»! Ты же видишь, я на ногах.

— На ногах, но раненый. — Она всплеснула руками. — Вот ведь насмешка! Я всегда думала, что беды и несчастья — удел низших слоев. Читала, конечно, всякие печальные истории в газетах: женщину вышвырнули из дома, а ведь она из сил выбивалась, воспитывая семерых детей своей дочери, которую застрелили в баре, притом один из детей — слабоумный, а другого надо было несколько раз в неделю возить городским автобусом, с двумя пересадками, на искусственную почку… Жалко, конечно, таких людей, но вдобавок они меня раздражают — ну, не знаю, мне кажется, они сами во всем виноваты. Хочется сказать им: есть же какой-то предел, в конце концов, невезение — это лишь малая часть жизни. И вот пожалуйста! У меня ослабло зрение, старшин сын перенес тяжелую травму, а его сын по неведомой нам причине только что сбежал из дому; и дочь свою я не видела бог знает сколько недель, потому что она все время по рукам и ногам связана собственной дочерью, у которой… как называется ее болезнь? Анор эксия, что ли.

— А кстати, как дела у Бекки? — спросил Коди, и Люку представилось, что отец сунул руку в клубок безнадежно запутанных веревок и тянет за единственный короткий конец, который не спутан с другими.

— Да бог ее знает, — пожала плечами Перл.

Рут массировала лоб, как всегда после тяжелого дня. Эзра смеялся чему-то на телеэкране. Коди, наблюдавший за ними, глубоко вздохнул и повернулся к матери.

— Нам пора.

Перл выпрямилась.

— Уже? — спросила она. — Уезжаете?

— Нам долго ехать.

— Именно поэтому вам лучше остаться! — воскликнула она. — Отдохнете за ночь, а утром с новыми силами в дорогу.

— Это невозможно, — сказал Коди.

— Почему?

— Нам надо… гм… накормить собаку.

— А я и не знала, что у вас собака.

— Доберман.

— Но они же такие злые!

— Потому и надо поскорее накормить его, — сказал Коди. — Мы не хотим, чтобы он перекусал соседей.

Он протянул руку сыну — тот слез с кресла, чтобы помочь отцу стать на ноги. И когда пальцы Коди стиснули его пальцы, Люку в этом тайном рукопожатии почудилась необычная сила, намек на шутку, которую они сыграли с Перл. На лице его появилось нарочито бесстрастное выражение.

— Послушайте, — сказал Эзра, — ведь скоро День благодарения.

Все уставились на него.

— Вы приедете к нам на День благодарения? Устроили бы в ресторане семейный обед.

— Кто знает, где мы будем в это время.

— А разве вы не слыхали о самолетах, о современных способах передвижения? — спросила Перл.

— Поговорим об этом ближе к праздникам, — сказал Коди, потрепав ее по плечу. — Рут, ты все собрала? Ну пока, Эзра. Держи меня в курсе.

Последовали объятия и рукопожатия. Направляясь к машине, Люк никак не мог вспомнить, поблагодарил ли он Эзру. Хотя, собственно, за что его благодарить? Так, за что-нибудь… Они прошли по тротуару к машине Коди, где все еще пахло затхлым, мертвенным воздухом из кондиционера. Все неестественно громко перебрасывались обрывками фраз, будто оставалось еще очень много сказать друг другу, только не хватало времени:

— Так ты не забудь… Так хорошо было… Скажи Дженни, что мы надеемся… Веди машину осторожно…

Они отъехали от тротуара, махая на прощание в окно. Перл и Эзра удалялись. Люк на заднем сиденье повернулся и увидел, что за рулем — отец. Рут сидела с ним рядом.

— Мама, — сказал Люк, — наверное, лучше, если бы за руль села ты.

— Он настоял, — объяснила Рут. — И всю дорогу сюда он сам вел машину. — Поверх спинки сиденья она многозначительно посмотрела на сына. — Сказал, что сам хочет съездить за тобой.

— Вот как?.. — сказал Люк.

Чего она ждала? Некоторое время она еще смотрела на него, но, поняв, что это бесполезно, снова отвернулась. Люк подался вперед, чтобы поглядеть, как Коди ведет машину.

— Пожалуй, не так уж все и трудно, — сказал он, — кроме переключения скоростей.

— Ну, это пустяки, — сказал Коди.

— Ясно.

— Хорошо, что здесь со сцеплением все просто.

— Ага.

За окном мелькали нескончаемые ряды жилых домов, на верандах теснились люди, сидели в качалках. Потом они свернули в другой квартал, веранды сменились белыми крылечками. На одном разместилось целое семейство с переносным холодильником для пива, электрическим вентилятором и младенцем в кроватке, выставленной прямо на тротуар. На капоте машины, припаркованной у бордюра, стоял включенный телевизор, так что прохожий мог пройти только между телевизором и зрителями, бормоча при этом: «Извините, пожалуйста». Он как бы попадал в чужую гостиную. Люк провожал взглядом эту семью, пока она не скрылась из виду. Теперь мимо плыла вереница баров и кафе, а дальше — неосвещенный переулок.

— Странно, — сказал Люк отцу, — что тебя ни разу не пригласили реорганизовать что-нибудь в Балтиморе.

— Очень странно, — кивнул Коди.

— Тогда мы могли бы пожить с бабушкой, правда?

Коди промолчал.

Город остался позади; теперь они ехали по скоростному шоссе, окунувшись в мир высоких холодных фонарей и иссиня-черного неба. Рут медленно склонилась к окну, ее головка качалась в такт неровностям дороги.

— Мама заснула, — сказал Люк.

— Она очень устала, — отозвался Коди.

Это прозвучало укором. Может, сейчас начнутся нотации? Люк затих. Но Коди сказал:

— Ее так угнетает этот дом. Трудный человек твоя бабушка.

— Ничего подобного.

— Для тебя, может, и нетрудный. А для других — трудный. Для мамы. Бабушка считает, что твоя мама пигалица. Один раз она мне так и сказала. Назвала ее пигалицей и сорванцом. — Он засмеялся, вспомнив что-то. И Люк тоже заулыбался.

— Однажды, — сказал Коди, — ты вряд ли помнишь, мы с твоей матерью поссорились из-за какого-то пустяка, она подхватила тебя и решила бежать к Эзре. Но едва добралась до вокзала и представила себе, что за жизнь у нее будет с твоей бабушкой, как тут же позвонила мне и попросила приехать за вами.