Обед в ресторане «Тоска по дому»
Шрифт:
10. Обед в ресторане «Тоска по дому»
Когда Перл Тулл скончалась, Коди был в отъезде, охотился на гусей, и два дня его не могли разыскать. Они с Люком жили в лесу в бревенчатом домике, который принадлежал его компаньону. Телефона там не было, и добраться к домику можно было только по лесным дорогам.
Поздно вечером в воскресенье, когда Коди и Люк вернулись домой, Рут встретила их у гаража. Ночь была прохладная, но Рут не надела свитера и шла им навстречу, обхватив себя руками. Бледное веснушчатое лицо выглядело как-то необычно, выцветшие рыжие
— Плохие новости, — сказала она. — К сожалению.
— Что случилось?
— Твоя мать скончалась.
— Бабушка умерла? — переспросил Люк, как бы уточняя.
Рут поцеловала сына в щеку, но не сводила глаз с Коди — наверно, хотела понять, насколько известие расстроило его. Но пока еще и сам Коди, устало закрывая дверцу машины, не мог осознать случившегося. У матери, конечно, был трудный характер, но все-таки…
— Умерла во сне вчера утром, — сообщила Рут, взяла руку Коди в свои ладони и крепко сжала ее, так что боль, какую он ощутил в этот момент, была чисто физической. С минуту он постоял, не противясь, потом осторожно высвободил руку и пошел открывать багажник.
Они не подстрелили ни одного гуся — охота была поводом провести некоторое время с Люком, который заканчивал школу и вскоре должен был уехать из дома продолжать образование. Коди вынул из багажника ружья в чехлах и брезентовый рюкзак, Люк взял походный холодильник, и они молча вошли в дом. Коди все еще не произнес ни слова.
— Похороны завтра в одиннадцать, — сказала Рут. — Я обещала Эзре, что мы приедем утром.
— Он-то как? — спросил Коди.
— Голос нормальный.
Войдя в дом, Коди опустил рюкзак на пол у двери, ружья прислонил к стене. Он ощущал не столько горе, сколько тяжесть. Хотя он был худощав и по-прежнему в хорошей форме, ему показалось, что тело его как-то уплотнилось, глаза стали тяжелыми и сухими, а походка — слишком грузной для узких лакированных досок пола в прихожей.
— Вот такие дела, Люк, — произнес он.
На Люка словно бы нашло какое-то оцепенение, а может, ему просто хотелось спать. Глаза на бледном лице прищурились от яркого света…
— Хочешь поехать на похороны? — спросил его Коди.
— Конечно, — ответил Люк.
— Тебе это не обязательно.
— Нет, я не против.
— Конечно, он поедет, — сказала Рут. — Он же ее внук.
— Это его ни к чему не обязывает, — сказал Коди.
— Нет, обязывает.
Они по-разному смотрели на такие вещи и могли бы проспорить целую ночь, но Коди слишком устал.
В Балтимор Коди повез их на машине Рут, потому что его машина после поездки на охоту была заляпана грязью. А им, видимо, придется участвовать в торжественном похоронном кортеже. Но когда он обронил какое-то замечание по этому поводу, Рут сказала, что, по словам Эзры, мать завещала, чтобы ее кремировали. («Жуть!» — ахнул Люк.) Поэтому будет только панихида, без поездки на кладбище и без погребения.
— Разумно, — одобрил Коди. Он представил себе аккуратную фигуру матери, небольшой волнистый пучок на ее затылке. Сохранилось ли еще это неугомонное маленькое тело или уже стало пеплом? — О господи, какое все-таки варварство! — вырвалось у него.
— Что, кремация? — спросила Рут.
— Смерть.
Они мчались по шоссе — Коди в своем выходном сером костюме, рядом Рут в торчащем черном платье, на заднем сиденье — Люк, смотрит в окно. Они выехали на окружное шоссе и приближались к Балтимору, оставляя позади деревья, пламенеющие красными и желтыми листьями, торговые центры, как обычно в начале недели полные покупателей и машин.
— Когда я был маленьким, здесь жили фермеры, — сказал Коди Люку.
— Ты рассказывал.
— А Балтимор был тогда небольшим городком.
Ответа не последовало. Коди бросил взгляд в зеркало заднего обзора на Люка.
— Эй, — окликнул он сына. — Хочешь сесть за руль?
— Нет.
— Я серьезно. Хочешь?
— Оставь его, — шепнула Рут.
— Почему?
— Он расстроен.
— Чем?
— Смертью твоей мамы. Ты же знаешь, Коди, он очень любил ее.
У Коди в голове не укладывалось, что кто-то мог очень любить его мать — кроме Эзры, которого некоторые считали блаженным. Коди еще раз посмотрел в зеркало на сына — но разве что поймешь по его глазам?
— Я же, черт побери, просто спросил, хочет ли он сесть за руль! — сказал Коди Рут.
Город выглядел еще более несуразным, чем обычно, как бы рассыпался на части под блеклым голубым небом.
— Гляди, — сказал Коди. — «Конфеты и табак Линси». Раньше здесь продавали сигареты несовершеннолетним. А это «Копчености Бобби Джо». А вон моя школа.
По обеим сторонам Кэлверт-стрит тянулись бесконечные ряды стандартных домов.
«Не представляю, как ты узнавал свой дом», — как-то сказал ему Люк, и Коди очень удивился. О, каждый, кто жил здесь, знал свой дом. Они вовсе и не были одинаковыми. Перед одним — множество роз в крохотном палисаднике, в другом на окне гостиной день и ночь сияла подсвеченная мадонна. В некоторых домах оконные рамы и двери были дерзко выкрашены в кричащие тона — будто зазнайки выпятили грудь. То, что у этих домов были общие стены, совершенно ничего не значило.
Коди затормозил у дома матери. Вышел из машины и потянулся, поджидая Рут и Люка.
В эту минуту Перл уже спешила бы им навстречу, протягивая свои нетерпеливые руки.
— Это машина твоей сестры? — спросила Рут.
— Понятия не имею, какая у нее машина.
Они поднялись на крыльцо. Рут цеплялась за ремень Люка. Он так вырос, что теперь она не могла, как прежде, опереться о его плечо.
После отъезда из Балтимора Коди, приезжая к матери, прежде чем войти в дом, всегда стучал в дверь. Умышленно: хотел унизить Перл. Она это понимала и сетовала: «Неужели нельзя войти без стука? Делаешь вид, что ты в этом доме чужой». «Но я и есть чужой», — отвечал он. И Перл старалась перехитрить Коди и, заслышав его шаги, торопилась навстречу (так что, сбегая к нему по ступенькам крыльца, она, возможно, была движима не одной лишь любовью). И сейчас, подходя к двери, Коди не знал, постучать или просто открыть. Впрочем, теперь дом, наверное, принадлежит Эзре. Он постучал.