Обещание
Шрифт:
Джордан тут же отмахнулся от его признания.
— Поговорим об этом позже, — тихонько простонал он.
По мнению Джордана, не нужно знать лишнего о преступлении своего клиента. Лишь в таком случае можно строить защиту и не нарушать норм морали. Как только подзащитный рассказал тебе свою историю, это его версия. Если он займет место для дачи показаний, то должен придерживаться именно этой версии.
Удивленный Крис перевел взгляд с Джордана на Селену.
— Постойте, — изумился он, — разве вы не хотите узнать, что произошло на самом деле?
Джордан открыл
— Честно признаться, не хочу, — ответил он.
Днем к Крису подселили сокамерника.
Незадолго до обеда он лежал, свернувшись калачиком на шконке, и его одолевали разные мысли, когда конвойный ввел мужчину. На нем были комбинезон и кеды, как у остальных заключенных, но он отличался от остальных — какой-то нелюдимый и отстраненный. Вновь прибывший кивнул Крису и полез на верхнюю шконку.
К решетчатой двери подошел Гектор.
— Устал любоваться собственной мордой, чувак?
— Исчезни, Гектор, — вздохнул, не оборачиваясь, сокамерник Криса.
— Не стоит просить меня исчезнуть, а то…
— Обед! — возвестил надзиратель.
Когда Гектор зашел в свою камеру, где его и заперли, мужчина встал с кровати и пошел за своим подносом. Крис, занимавший нижнюю койку, сообразил, что тому некуда сесть. Если он опять заберется наверх, ему придется есть лежа.
— Можешь… садиться здесь, — разрешил он, указывая в ноги своей постели.
— Спасибо. — Мужчина открыл свой поднос. В центре лежал неаппетитный трехцветный ком. — Я Стив Вернон.
— Крис Харт.
Стив кивнул и принялся за еду. Крис заметил, что сокамерник ненамного старше его. И, похоже, тоже держится особняком.
— Эй, Харт! — окликнул Гектор из своей камеры. — Лучше спи ночью с открытыми глазами. Рядом с ним детишкам опасно находиться.
Крис метнул взгляд на Стива, который методично поглощал еду. Это тот парень, который убил ребенка?
Крис попытался сосредоточиться на еде, напоминая себе, что виновным человека может признать только суд. В этом он не сомневался.
С другой стороны, Крис припомнил все, что Гектор сказал, когда они проходили мимо одиночной камеры: «Схватил ребенка среди ночи и сбрендил, чувак. Так сильно его треснул, что шею сломал». Кто знает, что может вывести из себя таких молодчиков, как этот парень?
Внутри у Криса все похолодело. Он поставил тарелку и направился к двери камеры, намереваясь отправиться в ванную комнату в конце коридора. Но она оказалась заперта и будет заперта еще по крайней мере полчаса. Впервые с тех пор, как угодил сюда, Крис был в камере не один. Он посмотрел на серый унитаз всего в нескольких сантиметрах от колена Стива Вернона. Покраснев от смущения и пытаясь не думать о том, что делает, он спустил штаны, сел на унитаз, скрестил руки на коленях и уставился в пол.
А когда закончил и встал, то обнаружил, что Стив лежит на своей койке, а полупустая тарелка стоит на кровати Криса. Вернон отвернулся от унитаза к голой стене, насколько возможно щадя достоинство Криса.
Телефон зазвонил в ту минуту, когда Майкл уже собирался отправиться по вызовам.
— Алло! — нетерпеливо бросил он, уже начиная потеть под тяжестью зимней куртки.
— Ой, Майки! — приветствовала его двоюродная сестра Феба из Калифорнии — единственный человек, который называл его Майки. — Я просто хотела позвонить и выразить свои глубочайшие соболезнования.
Майкл никогда Фебу не любил. Она была дочерью его тетки, и, видимо, мать после похорон сообщила новость племяннице, поскольку сам Майкл никого из своих родственников о смерти Эмили не извещал. Феба носила длинные волосы в стиле хиппи и сделала карьеру на том, что бросала горшки, которые намеренно делались кособокими. Когда Майкл с ней общался — что случалось довольно редко, на семейных праздниках, — ему всегда вспоминался тот случай, когда им было по четыре года и она глупо хихикала, когда он замочил штанишки.
— Спасибо, что позвонила, Феба, — сказал он.
— Мне сообщила твоя мама, — добавила она.
Майкл удивился. Как мама могла делиться информацией, которую сам Майкл еще не мог принять?
— Я подумала, что тебе, может, хочется с кем-то поговорить.
«С тобой?» Майкл чуть было не задал ей этот вопрос, но опомнился. Потом вспомнил, что гражданский муж Фебы два года назад повесился в туалете.
— Понимаю, каково это, — продолжала Феба, — внезапно узнать о том, что должен был заметить давным-давно. Они попали на небеса — ведь к этому они и стремились. Но у нас с тобой остались вопросы, на которые они уже никогда не дадут ответов.
Майкл продолжал хранить молчание. Неужели она до сих пор скорбит, спустя два года? Неужели она намекает на то, что у них много общего? Майкл закрыл глаза и почувствовал, как дрожит, несмотря на теплую куртку. Это неправда, это просто не может быть правдой. Он не был знаком с мужем Фебы, но и она не могла знать своего мужа настолько же хорошо, как Майкл знал Эмили.
«Настолько хорошо, — подумал Майкл, — что случившееся стало полнейшей неожиданностью?»
Он почувствовал резкую боль в груди и понял, что это чувство вины лезет из всех щелей: из-за того, что оказался неспособным увидеть, что дочь в депрессии, из-за того, что даже сейчас ведет себя настолько эгоистично, что думает о том, как самоубийство Эм пятном ляжет на него как отца, и совершенно не думает о самой Эмили.
— Что мне делать? — пробормотал он, не понимая, что произнес последние слова вслух, пока не услышал ответ Фебы.
— Жить, — сказала она. — Делать то, что они уже не могут. — На другом конце провода его сестра вздохнула. — Знаешь, Майкл, я раньше сидела и пыталась объяснить произошедшее, как будто существует некий ответ, который можно найти, если поискать повнимательнее. Потом однажды я поняла, что если бы такой ответ был — Дейв до сих пор был бы жив. И я задумалась: неужели Дейв ощущал то же… то же, что я не могу описать словами? — Она откашлялась. — Я до сих пор не могу понять, зачем он это сделал. Я не одобряю его поступок, но, по крайней мере, стала чуть лучше понимать, что происходило в его голове.