Обетованная земля
Шрифт:
Он пристально посмотрел на меня.
— Я не мог долго жить один, — сказал он. — Не мог, понимаешь? Я с ума сходил. Так что полгода назад я снова женился. На женщине, которая ни о чем не знает. Ты это можешь понять? Я нет. Иногда вернусь из поездки и сам теряюсь: откуда здесь чужая женщина? Буквально на секунду, когда только в дом войду. А вообще она милая, тихая. Один бы я жить не смог. Задохнулся бы в четырех стенах. Ты меня понимаешь?
Я кивнул:
— А твоя
— Не знаю. У меня такое ощущение, что она ни о чем не догадывается. А мне часто снятся кошмары. Жуткие кошмары. Я вижу Линины глаза. Такие черные, кричащие дыры. О чем они теперь кричат? Что я ее бросил? Но ведь Лина давно умерла, я же знаю. Ужасные сны! Что они значат? Тебе такое не снится?
— Снится. Даже часто.
— О чем эти сны? Нас кто-то зовет?
— Нет. Это ты сам себя зовешь.
— Ты думаешь? А что это значит? Что мне не надо было больше жениться? В этом все дело?
— Нет. Тебе бы все равно снились кошмары. Может быть, даже еще хуже.
— Иногда мне казалось, что, женившись, я предал Лину. Но у меня уже никаких сил не было. А потом, это совсем иначе. Иначе, чем с Линой, понимаешь?
— Бедная женщина, — вздохнул я.
— Кто? Лина?
— Нет. Твоя нынешняя жена.
— Она ни разу не жаловалась. Она такая тихая. Ей сорок лет. Я думаю, она тоже рада, что больше не одна. Не знаю.
Розенталь снова взглянул мне в лицо:
— Как ты думаешь, это предательство? А то иной раз по ночам о чем только не передумаешь. Эти глаза!
И лицо! Такое бледное, только глаза черные и кричат. И спрашивают о чем-то. Или не спрашивают? Ты как думаешь? Мне ведь больше не с кем об этом поговорить. Вот тебя я встретил, потому только и спрашиваю. Скажи мне прямо, как на духу, что ты думаешь?
— Я не знаю, — смутился я. — Одно с другим никак не связано. В жизни по-разному бывает. Все так запутано.
Розенталь опрокинул свою рюмку. Он тут же снова поставил ее. Но по скатерти уже медленно растекалась маслянистая лужица. В моей голове роились тысячи разных воспоминаний.
— Что ты имеешь в виду? — напирал Розенталь.
— Сам не знаю. Одно другому не поможет. Лину у тебя забрали. Смотри не потеряй и ту женщину, с которой живешь сейчас.
— К чему это ты? Что ты имеешь в виду? Почему я должен ее потерять? Мы с ней еще ни разу не поссорились. Ни разу.
Под его пристальным взглядом я невольно отвел глаза. Я не знал, что ответить.
— Знаешь, человек — он ведь все равно человек, — смущенно пробормотал я. — Даже если ты его не любишь.
Я сам себя ненавидел за эти слова, но ничего лучшего мне не
— А женщина, наверное, счастлива только тогда, когда чувствует, что и мужчина с ней счастлив, — добавил я, понимая, что за эту банальную фразу я ненавижу себя еще больше.
— Что значит «счастлива»? При чем здесь счастье? — недоумевал Розенталь.
Я сдался.
— Хорошо, что ты не один, — заявил я.
— Ты думаешь?
— Да.
— И это не предательство?
— Нет.
— Ладно.
Розенталь встал из-за стола. К нам подошла Миззи.
— Позволь, я заплачу, — сказал он. — Пожалуйста.
Он расплатился и засунул коврик под мышку.
— Где здесь можно взять такси?
— Рядом, за углом.
Мы вышли на улицу.
— Прощай, Людвиг, — сказал Розенталь, надевая золотые очки. — Не знаю, рад ли я, что тебя встретил. Может быть. Наверное, да. Но не знаю, хотел бы ли я вновь с тобой встретиться. Ты меня понимаешь?
Я кивнул:
— Не думаю, что когда-нибудь меня занесет в Цинциннати.
— Мойкова нет, — сообщила Мария Фиола.
— А холодильник не заперт? — спросил я.
Она покачала головой:
— Но водку из него я пока что не крала. Точнее, сегодня еще не крала.
— Мне необходимо выпить, — заявил я. — Причем настоящей русской водки. Той, что прислала неизвестная шпионка. У меня еще немного осталось. На нас двоих хватит.
Я открыл мойковский холодильник.
— Там нету, — предупредила Мария. — Я уже проверяла.
— Вот пожалуйста. — Я вытащил бутылку с громадной этикеткой «Осторожно: касторовое масло». — Это она и есть. А этикетка — это примитивное средство для борьбы с Феликсом О’Брайеном.
Я достал из холодильника две рюмки. В теплом воздухе они моментально запотели.
— Ледяные! — обрадовался я. — Как и положено!
— Ваше здоровье! — сказала Мария Фиола.
— Ваше здоровье! Великолепная водка, правда?
— Не знаю. А вы не чувствуете привкус? Привкус касторки?
Я с удивлением уставился на нее. «Ну и фантазия! — подумал я. — Господи, чем же это все кончится?»
— Нет у нее никакого привкуса, — сказал я.
— Хорошо, что хоть кто-то из нас в этом уверен, — отметила она. — Значит, дурных последствий можно не опасаться. А что это вон там, в той громадной кастрюле?
— Гуляш, — сообщил я. — Кастрюлю я заклеил скотчем. Тоже из-за обжоры Феликса. Я как-то не додумался, какую этикетку наклеить, чтобы его отпугнуть. Он жрет все что ни попадя, даже если написано, что это крысиный яд. Поэтому в дело пошел скотч.