Обезьяны, обезьяны, обезьяны...
Шрифт:
Новорожденные шимпанзята, как и гориллята, беспомощны. Они зрячие. Но зубов у них нет. Даже сосать они начинают лишь через 48 часов после рождения. И единственное, на что шимпанзенок способен почти сразу же,— крепко вцепиться руками и ногами в мать, да так, что никакой силой не разжать до поры до времени его кулачонки. С таким «клещиком» на груди мать-шимпанзе может принимать любые позы, лазать и прыгать как угодно, не боясь потерять детеныша. Тем не менее, передвигаясь, шимпанзиха все время придерживает его рукой. Мало ли что может случиться.
В первое время матери не дает покоя кожица ребенка. Она губами, пальцами, зубами выковыривает каждую соринку, выцарапывает каждый прыщик на теле. Вычищает ребенку нос и глаза и, конечно же, беспокоится о том, чтобы ребенок не потерял грудь.
Несколько недель ребенок висит на материнской груди. Потом он начинает осваивать кое-какие движения. На третьей неделе, лежа на животе, он уже может поднимать голову. В два месяца ползает. В три умеет сидеть. В эти три месяца кончается его затворничество. Шимпанзенок покидает уютное место на материнской груди и перебирается к ней на спину. Теперь он путешествует по лесу верхом. Хотя и по-прежнему чуть что — быстро перебирается на грудь матери.
Осваивать все новые движения детенышу помогает мать. Она кладет его на живот и поддерживает еще слабую головку. Помогает ему ползать. Учит стоять и ходить. Приемы тренировок мало чем отличаются от человеческих. Чтобы ребенок научился стоять, мать-шимпанзе ставит его около пня, куста, любого вертикального предмета, а сама уходит, предоставляя малышу возможность вопить во все горло от неудобства нового положения. Стоит детенышу освоить новое положение — начинается следующий этап. Обучение ходьбе. Мать усаживает ребенка, отходит подальше и жестами подзывает к себе. Если малыш не решается, она подходит к нему, берет за руку и заставляет ковылять на двух ногах.
К году шимпанзенок, как правило, осваивает все возможные способы передвижения. К этому же времени у него вырастают молочные зубы, он начинает более или менее разбираться в любой другой пище, кроме материнского молока, и вообще становится весьма самостоятельным существом. Так что матери ничего не остается, как разрешить ему водиться со сверстниками. Но еще лет до трех, даже если у нее появится еще один детеныш, мать-шимпанзе опекает своего ребенка, кормит его, укладывает спать в своем гнезде, в опасных ситуациях встает на защиту. Более того, по сведениям Гудолл, мать остается эдакой хранительницей очага для всех своих детей — от грудных младенцев до взрослых, двенадцатилетних самцов. К этому выводу английская исследовательница пришла, наблюдая семейство Фло.
Фло была чадолюбива. По крайней мере, четверо ребятишек — ее вклад в «Банановый клуб» Джейн Гудолл: Фабен, Финган, Фифи и кроха Флинт.
Финган, как и полагается мальчишкам, целыми днями носился по полянам с бандой таких же сорванцов. Но Фифи... Она совершенно извела мать, выклянчивая у нее Флинта. На первых порах Фло была непреклонна. Единственное, что позволялось Фифи,— потрогать новорожденного за руку или погладить по голове. Наконец, когда Флинту исполнилось три месяца, Фифи добилась своего. Однажды, когда мать уснула, она осторожно отцепила ручки-ножки братца от матери и, присев рядом на корточки, стала нежно его баюкать. Потом такое стало случаться все чаще и чаще и, наконец, Фифи окончательно утвердилась в роли няньки.
Она баюкала Флинта, следила за тем, чтобы он не тащил в рот всякую гадость, и ужасно сердилась, когда кто-нибудь пытался тоже понянчить или хотя бы поглазеть на братишку. Исключение делалось только для Фабена, старшего сына Фло. Несмотря на то, что он уже был взрослым самцом с «положением в обществе», Фабен продолжал относиться к Фло с нежностью и почтением. Уступал свою порцию бананов и в случае необходимости всегда спешил на помощь.
Шло время. Дети Фло подрастали. И отношения в семье стали меняться. Как только Флинт подрос настолько, что ему стали позволять играть с другими шимпанзятами, Фифи потеряла к нему всякий интерес. Зато стала интересоваться самцами. Финган на глазах мужал. Все чаще начал отлучаться от Фло и все дольше бродил где-то. Почувствовав силу и превосходство, он частенько стал огрызаться на мать. Теперь уже Фло не одергивала его безнаказанно, как раньше. А если и случалось ей «ругнуть» сына по старой привычке, получала сдачу. И еду ей приходилось выпрашивать теперь у взрослеющего сына, а не отбирать, как прежде, пользуясь правом старшинства.
Так складывались отношения в семье между матерью и детьми. За ее пределами, в стаде, Фингану пришлось осваивать новый стиль поведения. Детство кончилось. Перестали прощаться шалости и проказы. И хотя его по-прежнему не обижали, но начали требовать уважения и подчинения другим членам стада. Финган, объединившись с другими молодыми самцами, держался в стаде особняком. Подальше от стариков. Этой компанией они постигали свою роль в жизни обезьяньего сообщества и осваивали тонкости общения с сородичами.
С первой тонкостью их ознакомил Майк. Слоняясь однажды в дурном расположении духа, он наткнулся на компанию молодых сорванцов, которые весьма недурно проводили время. На Майка они попросту не обратили внимания. Майк чуть не задохнулся от злости. Не заметить и не приветствовать его, Великого Майка! И он пошел отвешивать направо и налево пинки и оплеухи. С тех пор Финган и его сверстники прочно усвоили основную заповедь стадной жизни: сильного надо почитать и всячески демонстрировать ему это почтение. Сделать, это просто. Надо преклонить голову и припасть к земле в знак покорности и повиновения. И лишь когда вожак похлопает по плечу или просто коснется рукой, можно спокойно продолжать свои занятия. Вскоре они в совершенстве овладели «языком» жестов, гримас и звуков.
Пути к взаимопониманию
Выразительных жестов у шимпанзе много. У каждого жеста — свое значение. Некоторые из них до неправдоподобности похожи на человеческие. И по внешнему выражению и, так сказать, по внутреннему содержанию. Кстати, о похожести двух из них вы уже можете судить. Ведь и мы в знак согласия наклоняем голову. И кому не приходилось в благодушном настроении покровительственно похлопывать по плечу оконфузившегося приятеля.
В этом сходстве мимики и жестов Дарвин усматривал дополнительное доказательство родства человека с обезьянами.
Наверное, родство это чувствовали и мои колтушинские приятели. Иначе они не стали бы «объясняться» со мной на языке жестов, принятом в обезьяньем обществе.
Помню, как на следующий день после знакомства Нева «убеждала» меня подойти поближе. Протянула руку сквозь решетку и призывно загребла рукой воздух: иди, мол, сюда, не бойся. В глазах у нее то же, что у кошки, караулящей мышь. А на физиономии такое притворное равнодушие, что я не удержалась и, как человеку, ответила: «Нет уж. Хватит. Хорошего понемножку».