Обезьяны
Шрифт:
– Вот так, все отлично, все путем, несчастный мой самец «чапп-чапп», все отлично.
Он же просто меня касается, ничего не говорит, как же я его понимаю? Саймон четко ощущает смысл, вложенный санитаром в прикосновение:
– Все будет хорошо, только не надо торопиться. Вот сейчас уложим тебя в гнездо, и все будет отлично.
– Эй, осторожнее, ты же не хочешь получить еще одну взбучку от этой шишки, ведь нет же? Ну так неси его как новорожденного детеныша!
Он на миг открывает глаза, видит, как в небо бьет фонтан, только небо внизу, а фонтан вверху/Думает: я знаю это место. Поворачивает голову, видит ряды машин, «вольво», «воксхоллы», «форды». Машины – их вид успокаивает,
– «Хууууу?» Ну и что ты думаешь? – поинтересовался Пол у коллеги.
– «Уч-уч» ну, по крайней мере, выглядит именно так, – отзначила Белинда.
– «Хуууу» да, похоже, так оно и есть…
– О чем вы жестикулировали? – Сара подняла глаза – она не видела их обмен жестами, так как до этого пристально разглядывала свою седалищную мозоль, словно бы та сочувствовала попавшей в затруднительное положение хозяйке и могла подпоказать выход из него.
– Ну… – Пол встал на задние лапы и направился к двери, – я просто спросил коллегу, что она думает по поводу поставленного мной предварительного диагноза…
– И что же это за диагноз «хууууу»?
– Думаю, у вашего самца случился психоз на фоне наркотической интоксикации. Все симптомы на морду: иррациональность, паранойя, агрессия. Единственное, что выпадает из картины, – слабость. Обычно мы имеем дело с прямо противоположным эффектом. Но мой диагноз лишь предварительный, мы проконсультируемся с другими коллегами и с лечащим врачом Дайкса – с этим, как его, Бомом, – тогда все станет яснее.
Пол собрался уходить, но тут Сара в почтительной позе подошла к нему и начала чистить – впервые после прибытия «скорой». Хороший знак, подумал Пол.
– Доктор, – застучала Сара, – с ним правда все будет «чапп-чапп» в порядке, правда ведь «хуууу»? Я… я чувствую себя ужасно виноватой. Понимаете, думаю, если бы не я, он не стал бы глотать эту наркоту.
Пол серьезно поглядел на Сару.
– Вы что, силой заставляли его принимать наркотики, Сара «хууууу»?
– Н-нет.
– «Хууууу» что же, в таком случае я не вижу, почему вас должна мучить совесть. Но как бы то ни было, не думаю, что вам стоит так уж беспокоиться, прогноз для таких случаев в целом весьма благоприятный. Ему нужно полежать у нас пару деньков, успокоиться. Мы будем за ним ухаживать. А вы четверенькайте себе домой, пожестикулируйте с кем-нибудь, почиститесь, вам станет легче, а потом ухните нам, попозже.
Отмахнув это, дежурный врач скорой психиатрической помощи побарабанил на прощание по притолоке и покинул бокс.
Оптимистический прогноз Пола немедленно начал оправдываться – однако иначе, нежели он предполагал. Пол со старшим врачом отделения Гаф, д-ром Джейн Боуэн, не встретили никаких трудностей при помещении Саймона Дайкса в палату – тот «и» не думал приходить в сознание. Проблем с группой Дайкса тоже не возникло. Как показал обмен жестами с его бывшей первой самкой, она едва ли не с нетерпением ожидала, когда же ей сообщат о Саймоне что-нибудь подобное. Джейн Боуэн ухнула ей по видеофону; она появилась на экране с зажатыми в одной лапе богато украшенными четками из золота и янтаря. Все время, пока самки махали лапами, Джин Дайкс не переставая теребила их, так что все ее знаки были пересыпаны оборванными цитатами из молитв. На ней было тяжелое платье черного бархата с кружевным воротником, и это сочетание старомодного костюма и сосредоточенного, немигающего взгляда произвело на психиатра крайне удручающее впечатление.
Вдобавок в соответствии со своими религиозными и не уступающими костюму в старомодности взглядами, миссис Дайкс не вызначивала ни малейших возражений против того, чтобы во все время жестикуляции над ее задом неутомимо трудились целых два самца, по каковой причине ее напыщенные жесты получали достойное сопровождение в виде непрекращающихся копулятивных охов и рыков.
– «Хуууу» миссис Дайкс?
– «Хуууух-грррннн» да, это я, чем могу быть «хууууу» полезна?
– Видите ли, у нас сейчас ваш экс-первый самец Саймон…
– Ох, Саймон, Вожакородице, Дево, радуйся, Вожак с тобою [63] «ххххууууу…»
– Миссис Дайкс, боюсь, у меня для вас плохие новости…
– Благословенна Ты между самками «хххууууу», и благословен плод седалищной мозоли Твоей… У него что, случился какой-то «хуууууу» припадок?
– Совершенно верно, нервный срыв, меня обозначают доктор Боуэн, и я…
– Святая Мария, Матерь Вожачья, молись за нас грешных «ххххххууууиииииииик»!.. – Спаривание закончилось под дружные вопли заинтересованных морд. – Что же, меня это вовсе не удивляет, он ведь давно свернул с пути истинного… ныне, и в час нашей смерти…
63
Здесь и ниже миссис Дайкс сбивается на молитвы «Вожакородице, Дево» и «Вожаче наш».
– Миссис Дайкс, я старший по отделению для тяжелых психиатрических больных больницы «Чаринг-Кросс», Лондон. Мы считаем, что Саймону необходимо полежать у нас некоторое время, – вы из его группы, и нам нужно ваше согласие на помещение его в стационар на семьдесят два часа.
– Разумеется, разумеется… Вожаче наш, иже еси на небеси, да лучится задница Твоя… – Поток знаков оборвался, и впервые с начала уханья лапы самки повисли вдоль тела.
– Хотела бы спросить у вас, – воспользовалась шансом Джейн Боуэн, – я верно понимаю, что вы ожидали чего-то подобного «хууууу»? У Саймона подобные срывы случались и раньше «хууууу»?
– Да приидет вожачество Твое, да будет воля… Он был тяжким испытанием как для меня, так и для его детенышей, Генри и Магнуса, да, очень тяжким. Мерзкий грешник, сочащийся ядовитой желчью собственной порочности. [64] Что же до его умственного здоровья, вам следует обратиться к Энтони…
– Вы имеете в виду доктора Бома из Теймского центра здоровья?
– Его самого. Энтони был для нас большой поддержкой, большой побочной поддержкой… – Она опустила лапы – на экране появился молодой самец лет девяти и полез вверх по спине взрослого, который только что спаривался с его матерью. Морду малыша было почти невозможно отличить от морды Саймона Дайкса – те же вытаращенные глаза, та же пышная шерсть.
64
Миссис Дайкс цитирует комментарии к псалмам Давида (конкретно к ст. 8 Псалма 73) известнейшего самца-проповедника XIX в., Чарльза Хаддона Сперджона (1834–1892), ярого пуританина и сторонника кальвинистской версии англиканства (его ученики публично отрицали истинность теории эволюции Дарвина и т. п.), демонстрируя тем самым глубину своих религиозных познаний и вероисповедальный фундаментализм.