Обитаемый остров (изд. 1971г.) ил. Ю.Макарова

Стругацкие Аркадий и Борис

Максим покачал головой.

– Я бы так не сказал. Это была бы неправда. Я хочу разобраться. Сейчас я скорее с вами, чем с ними, но ведь и о вас я знаю слишком мало.

Все переглянулись.

– У нас так не делается, милый, – сказал Лесник. – У нас так: либо ты наш, и тогда на тебе оружие и иди воевать. Либо ты, значит, не наш, и тогда извини, тогда мы тебя… сам понимаешь… куда тебя – в голову надо, да?

Опять наступило молчание. Доктор тяжело вздохнул и выколотил трубку о скамью.

– Редкий и тяжелый случай, – объявил

он. – У меня есть предложение. Пусть он нас поспрашивает… У вас же есть вопросы, не так ли, Мак?

– Да, я пришел спрашивать, – отозвался Максим.

– У него много вопросов, – подтвердила Орди, усмехаясь. – Он матери жить не давал вопросами. Да и ко мне приставал.

– Задавайте, – сказал широкоплечий. – А вы, Доктор, будете отвечать. А мы послушаем.

– Кто такие Неизвестные Отцы и чего они хотят? – начал Максим.

Все зашевелились, очевидно, этого вопроса они не ждали.

– Неизвестные Отцы, – сказал Доктор, – это анонимная группа наиболее опытных интриганов, остатки партии путчистов, сохранившиеся после двадцатилетней борьбы за власть между военными, финансистами и политиками. У них две цели, одна – главная, другая – основная. Главная – удержаться у власти. Основная – получить от этой власти максимум удовлетворения. Среди них есть и незлые люди, они получают удовлетворение от сознания того, что они – благодетели народа. Но в большинстве своем это хапуги, сибариты, садисты, и все они властолюбивы… Вы удовлетворены?

– Нет, – сказал Максим. – Вы мне просто сказали, что они – тираны. Это я и так подозревал… Их экономическая программа? Их идеология? Их база, на которую они опираются?…

Все опять переглянулись. Лесник, раскрыв рот, смотрел на Максима.

– Экономическая программа… – сказал Доктор. – Вы слишком много от нас хотите. Мы не теоретики, мы – практики… Вот на кого они опираются, это я могу вам сказать. На штыки. На невежество. На усталость нации. Справедливого общества они не построят, они и думать об этом не желают… Да нет у них никакой экономической программы, ничего у них нет, кроме штыков, и ничего они не хотят, кроме власти… Для нас важнее всего то, что они хотят нас уничтожить. Собственно говоря, мы боремся за свою жизнь… – Он стал раздраженно набивать трубку.

– Я не хотел никого обидеть, – сказал Максим. – Я просто хочу разобраться. Тирания, властолюбие… Само по себе это еще мало что значит. – Он бы с удовольствием изложил Доктору основы теории исторических последовательностей, но у него не хватало слов. И без того ему временами приходилось переходить на русский. – Ладно. Но вот вы сказали – справедливое общество. Это что такое? И чего хотите вы? К чему вы стремитесь, кроме сохранения жизни? И кто вы?

Трубка Доктора шуршала и трещала, тяжелый смрад распространялся от нее по подвалу.

– Дайте мне, – сказал вдруг Лесник. – Дайте я ему скажу… Мне дайте… Ты, мил-человек, того… Не знаю, как там у вас в горах, а у нас тут люди любят жить.

Как это так – кроме, говорит, сохранения жизни? А мне, может быть, кроме этого ничего и не надо!… Ты что полагаешь – этого мало? Ишь ты, какой храбрый нашелся! Ты поживи-ка в подвале, когда у тебя дом есть, жена, семья, и все от тебя отреклись… Ты это брось!

– Подождите, Лесник, – сказал широкоплечий.

– Нет, это пусть он подождет! Ишь ты, какой нашелся! Общество ему подавай, базу всякую…

– Подожди, дядя, – сказал Доктор. – Не сердись. Видишь, человек ничего не понимает… Видите ли, – сказал он Максиму, – наше движение очень разнородно. Какой-то единой политической программы у нас нет, да и быть не может: все мы убиваем, потому что убивают нас. Это надо понять. Вы это поймите. Все мы – смертники, шансов выжить у нас немного. И всю политику у нас заслоняет по существу биология. Выжить – вот главное. Тут уж не до базы. Так что если вы явились с какой-нибудь социальной программой, ничего у вас не выйдет.

– В чем же дело? – спросил Максим.

– Нас считают выродками. Откуда это пошло – теперь и не вспомнишь. Но сейчас Неизвестным Отцам выгодно нас травить, это отвлекает народ от внутренних проблем, от коррупции финансистов, загребающих деньги на военных заказах и на строительстве башен. Если бы нас не было, Отцы бы нас изобрели…

– Это уже нечто, – сказал Максим. – Значит, в основе всего опять же деньги. Значит, Отцы служат деньгам. Кого они еще прикрывают?

– Отцы никому не служат. Они сами – деньги. Они – все. И они, между прочим, ничто, потому что они анонимны и все время жрут друг друга… Ему бы с Вепрем поговорить, – сказал он широкоплечему. – Они бы нашли общий язык.

– Хорошо, об Отцах я поговорю с Вепрем. А сейчас…

– С Вепрем вы уже не поговорите, – сказал Мемо злобно. – Вепря расстреляли.

– Это тот однорукий, помните? – пояснила Орди. – Вы же должны его помнить…

– Я помню, – сказал Максим. – Но его не расстреляли. Его приговорили к воспитательным работам.

– Не может быть, – сказал широкоплечий. – Вепря? К каторге?

– Да, – сказал Максим. – Гэла Кетшефа – к смертной казни, Вепря – к воспитательным работам… к каторге, а еще одного, который не назвал своего имени, забрал к себе штатский. По-видимому в контрразведку.

И снова все замолчали. Доктор хлебнул из кружки. Широкоплечий сидел, опершись головой на руки. Лесник, горестно покряхтывая, с жалостью глядел на Орди. Орди, сжав губы, смотрела в стол. Это было горе, и Максим жалел, что заговорил на эту тему. Это было настоящее горе, и только Мемо в углу не столько горевал, сколько боялся… Таким нельзя поручать пулемет, мельком подумал Максим. Он нас тут всех перестреляет.

– Ну, хорошо, – сказал широкоплечий. – У вас есть еще вопросы?

– У меня много вопросов, – медленно сказал Максим. – Но я боюсь, что все они в той или иной степени бестактны.