Обитель ночи
Шрифт:
Тень суровой задумчивости легла на лицо помощника настоятеля.
— Но ведь если он предвестник бед, мы не должны его трогать?
— Нет. Это против обетов нашего ордена. О нем надо позаботиться. Он должен отправиться с вами. Я же останусь здесь. Силы тьмы надо встречать милосердием. Пока незнакомец жив, мы в ответе за него. Заставь доктора сделать все, что в его силах. Уходите прямо сейчас через задние ворота в джунгли. Не медлите.
Настоятель бросил последний взгляд на чужака: облаченный в лохмотья и словно лоснящийся от дождя, тот напоминал выброшенного после кораблекрушения на пустынный берег моряка. Настоятель чувствовал глубокое сострадание к этому человеку, сломленному лесом и злом, с которым ему пришлось столкнуться. Он неторопливо кивнул побледневшему помощнику,
Щелчки мала настоятеля разбудили сумрак молельного дома: клак-клак-клак. Лама медленно вошел в древнюю комнату. Перед каменным изваянием святого Миларепы, [3] основателя ордена, он опустился в позу лотоса и заговорил нараспев молитву сострадания к душам тех, кто — так же неизбежно, как то, что ночь сменяет день, — шел уничтожить его.
— Ом мани падме хум (О, жемчужина в цветке лотоса). [4]
Сколько прошло минут или часов, настоятель не ведал. Он бормотал нараспев молитву о всепрощении и милосердии, чувствуя, как легче становится на душе. Он пребывал в глубокой задумчивости, когда вдруг ощутил руку на своем плече. Дорджен Трунгпа прошептал ему в ухо:
3
Джецун Миларепа (1052–1135) — учитель тибетского буддизма, знаменитый йог-практик, поэт, автор песен и баллад, до сих пор популярных в Тибете, один из основателей школы кагью.
4
Одна из самых известных мантр в буддизме (особенно характерная для ламаизма), шестислоговая мантра.
— Настоятель, простите великодушно, что прерываю вашу медитацию…
Старый лама открыл глаза, и его негромкое гортанное пение оборвалось. От страха юношу била дрожь, он с трудом выговорил:
— Там на дороге китайские солдаты. Они вот-вот сломают ворота.
Настоятель поднялся и перекинул мокрую полу туники через плечо. Его лицо выразило глубокую скорбь, и он положил руку на вздрагивающее плечо молодого монаха.
— Почему ты еще здесь? Я велел всем уходить.
Новичок ответил охрипшим голосом:
— Моя вина. Моя карма. Я нашел чужака, я принес его сюда.
Настоятель покачал головой и вздохнул.
— Не стоит корить себя, мой мальчик. Может статься, это путь, по которому тебе суждено отправиться. Однако запомни: что бы они с тобой ни творили, это лишь иллюзия. Мысленные образы, которые мы ошибочно принимаем за действительность, не более чем грезы. Все демоны мира живут в нашем воображении, точно так же, как боль и страдания. Запомни это раз и навсегда.
И тут раздался странный треск, жутким эхом пронесшийся по зданию и заставивший содрогнуться стены. Дорджен Трунгпа вскрикнул от неожиданности, ужас сковал его тело.
— Помни мои слова, и все будет хорошо, — говорил настоятель, пока Дорджен Трунгпа пытался взять себя в руки. — А теперь нам надо выйти отсюда, мой мальчик.
Снаружи они увидели, что древние монастырские ворота болтаются на сломанных петлях. Сотни лет эти ворота защищали монастырь, и вот сейчас во внутренний двор вливалась колонна китайских солдат. В центре двора замер армейский джип, в нем стоял низенький толстый офицер. Его грязный, плохо пригнанный оливкового цвета мундир насквозь промок, дождевая вода стекала с козырька фуражки на лицо.
Толпы солдат наводняли молельные комнаты, кельи монахов, кухню и трапезную. Они врывались в опустевшие помещения и рылись там, словно что-то искали. Настоятель замер на пороге, безмолвно наблюдая за происходящим на его глазах разгромом, за солдатами, обшаривающими монастырь. Однако лицо его было безмятежным — он почти улыбался.
Когда армейский офицер заметил настоятеля, он резко выкрикнул команду, и группа солдат выдвинулась вперед с оружием на изготовку. По их приближении Дорджен Трунгпа дрогнул и готов был отступить, укрывшись
Дорджен Трунгпа вдруг забыл о наставлениях ламы. Желая скрыться, он стремглав бросился в молельный зал, а за ним бежали солдаты. Свернув за угол, он наткнулся на солдат, шедших в обход. Они накинулись на него, как свора псов, и били до тех пор, пока он не прекратил всякое сопротивление. Его вытащили на центр внутреннего двора и швырнули на землю рядом с настоятелем.
«Моя карма, — подумал Дорджен Трунгпа. — Это я накликал беду. Мои действия погубили нас обоих и уничтожили монастырь». Он попытался сосредоточиться и думать о смерти хладнокровно и спокойно, пока офицер выкрикивал команды солдатам. Затем офицер выбрался из джипа. Лицо его было искажено яростью. Он обратился к настоятелю:
— По-китайски понимаешь, тунеядец?
Настоятель, уже стоя на четвереньках, поднял разбитую голову и ответил на китайском языке:
— Да.
Офицер расстегнул пуговицу нагрудного кармана френча и достал листок бумаги, тотчас же промокший насквозь под дождем; вытянул руку и прочитал:
— От имени крестьян Пемако и правительства автономного Тибетского региона Китайской Народной Республики обвиняю вас в насаждении феодализма. — Он оторвал взгляд от листка и плюнул на землю перед старым ламой. — В вину вам вменяется систематическая эксплуатация крестьян, использование их рабского труда на принадлежащей монастырю земле, взимание с них налогов в форме десятины масла и мяса яков, принуждение их к бесплатному труду на монастырской кухне, пока сами вы сидели сложа руки и бездельничали. Вы столетиями упорно насаждали феодализм и узаконили эту порочную систему, запугивая людей лживыми баснями и угрозами о вечном адском огне и о том, что если они не будут тебе повиноваться, то после смерти возродятся в виде гадов. Короче говоря, вы злоупотребляли невежеством простого народа, использовали суеверия и религию как орудия притеснения. Вы обвиняетесь в том, что хранили изображение самого главного паразита, злобного диктатора и правителя вашей феодальной империи — далай-ламы, пытавшегося расколоть нашу родину и подорвать взаимоотношения Китая с зарубежными нациями. Вы виновны в том, что не признавали верховную власть Коммунистической партии Китая. Кроме того, вы обвиняетесь в укрывательстве иностранного шпиона. Мы требуем немедленной выдачи этого человека. — Офицер оторвал взгляд от листка и прорычал настоятелю: — Ну, что скажешь, паразит?
Настоятель безмолвствовал.
В ярости офицер бросил листок на землю. Затем шагнул к настоятелю и, широко замахнувшись, со всей силы врезал ногой в армейском башмаке по подбородку старика. Раздался жуткий треск, и настоятель опрокинулся навзничь.
Дорджен Трунгпа закричал от ужаса и попытался вырваться из рук удерживавших его двух китайских солдат, но тотчас был усмирен несколькими ударами.
Офицер угрожающе склонился над израненным телом ламы:
— А ну, вставай, паразит. Чего разлегся в луже? Не хочешь полетать? Ты ж говорил крестьянам, что умеешь.
Медленно настоятель открыл глаза. Офицер опустил башмак ему на шею и проорал:
— Где беглый шпион?
На этот раз настоятель как будто предпринял попытку ответить — он мучительно пытался вздохнуть. Ожидая ответа на вопрос, офицер убрал ногу с шеи старика. И до его слуха донеслись слова настоятеля:
— Ом мани падме хум… Ом мани падме…
Услышав молитву, офицер резко развернулся и выкрикнул приказ собравшимся солдатам. Вперед вышли двое — настоятель узнал их: это были молодые тибетцы, изгнанные из деревни. Некогда они совершили серьезные преступления, и их заставили нищенствовать, прося подаяния, и жить вне общины на краю джунглей. Их обязали мыть монастырские туалеты и хоронить умерших жителей деревни. Оба были в новой мешковатой форме — их взяли в солдаты каких-то несколько часов назад.