Обман Зельба
Шрифт:
Быть специалистом по переводу и не верить в перевод — ирония судьбы? Парадокс? Я поблагодарил его за откровенность, похвалил его критический, нестандартный подход к научному творчеству и попросил разрешения держать с ним связь по поводу «научной консультативной помощи».
— А что вы скажете по поводу привлечения в упомянутый совет фрау Зальгер?
— Я сразу же хотел бы предупредить, что намерен в дальнейшем обойтись без услуг этой студентки. Она меня… можно сказать, подвела. Просто не появилась после рождественских каникул, исчезла без каких бы то ни было объяснений и извинений. Я справлялся у коллег и преподавателей — фрау Зальгер не видели ни на одном занятии и ни
— Фрау Зальгер могла бы быть полезна мне в проекте «Молодые переводчики»?
— Хотя она была моей сотрудницей, под налетом мысли бледным она никогда не хирела. [3] Очень энергичная девушка, толковая переводчица с хорошо подвешенным языком — важное качество в этой профессии; кроме того, ее очень любили первокурсники, она была их главным наставником и консультантом. Так что если найдете ее, то, конечно, берите, вы будете ею довольны. Можете передать ей от меня привет.
3
См.: В. Шекспир. Гамлет (акт III, сцена 1): «Так трусами нас делает раздумье, / И так решимости природный цвет / Хиреет под налетом мысли бледным» (перевод Т. Щепкиной-Куперник).
Мы встали, и он проводил меня до двери. В приемной я попросил секретаршу дать мне адрес фрау Зальгер. Она написала мне его на бумажке: 6900 Гейдельберг, Хойсерштрассе, 5.
3
Катастрофическое мышление
В 1942 году я молодым прокурором приехал вместе со своей женой Кларой в Гейдельберг и снял квартиру на привокзальной улице Банхофштрассе. Тогда это было далеко не самое лучшее место для проживания, но мне нравился вид на вокзал, прибывающие и отправляющиеся поезда, локомотивы в клубах пара, свистки и глухой стук колес маневрирующих составов по ночам. Сегодня Банхофштрассе проходит уже не вдоль вокзала, а вдоль новых административных зданий и судебных палат, отмеченных печатью серой функциональности. Если правосудие выглядит так же, как архитектура, в которой оно вершится, то я не завидую жителям Гейдельберга. А вот если оно такое же румяное, как булочки, хлеб и пироги, которые представители судебных властей покупают рядом, за углом, за местную юстицию можно не беспокоиться. Хойсерштрассе упирается в Банхофштрассе. Свернув на нее, я сразу же за углом вижу некогда маленькую булочную, в которой мы с Кларой лет сорок назад покупали черный хлеб и дешевые булочки, превратившуюся теперь в солидную кондитерскую.
Рядом с ней, перед дверью дома номер пять, я надел очки. Возле верхней кнопки звонка как ни в чем не бывало значилась ее фамилия. Я позвонил, дверь со щелчком приоткрылась, и я стал подниматься по мрачной, старой лестнице. В свои шестьдесят девять я уже не могу заставить ноги двигаться быстрей. На третьем этаже мне пришлось передохнуть.
— Слушаю вас! — нетерпеливо окликнули меня сверху то ли высоким мужским, то ли низким женским голосом.
— Иду, иду.
Последний марш лестницы вел в мансарду. В дверях стоял молодой человек лет тридцати в черных вельветовых брюках и черном свитере. Его черные волосы были гладко зачесаны назад. За его спиной я видел мансардные окна в потолке и наклонные стены.
— Мне нужна фрау Леонора Зальгер. Она дома?
— Нет.
— А когда она вернется?
— Не знаю.
— Но это ее квартира?
— Да.
Похоже, я все-таки отстал от жизни. Я не понимаю этих молодых людей. Что это — новый вид неразговорчивости? Или духовности? Или это коммуникативная анорексия? Я сделал еще одну попытку:
— Моя фамилия Зельб. У меня маленькое бюро переводов в Мангейме, и мне порекомендовали фрау Зальгер как человека, который может выручить, когда мы не справляемся своими силами. Ее услуги мне сейчас пришлись бы как нельзя кстати. Вы не могли бы мне помочь связаться с ней? И может, вы позволите мне присесть на минутку? Я запыхался, у меня ноги подкашиваются от усталости, и шею уже свело, оттого что мне приходится говорить с вами, задрав голову.
Площадки в конце лестницы не было, молодой человек стоял на верхней ступеньке, а я на пять ступенек ниже.
— Прошу.
Он посторонился и жестом пригласил меня в комнату, обстановка которой состояла из нескольких книжных полок, стола — вернее, столешницы, положенной на два чурбака, — и стула. Я сел. Он прислонился спиной к стене. Стол был завален книгами и бумагами; я прочел несколько французских имен, которые мне ничего не говорили. Я ждал, но он не торопился начинать беседу.
— Вы француз?
— Нет.
— У нас в детстве была такая игра. Один задумывает слово, а другие с помощью наводящих вопросов отгадывают его. Причем он может отвечать только «да» или «нет». Выигрывает тот, кто первым угадает слово. В компании это бывает довольно весело, а вдвоем — неинтересно. Может, вы все-таки попробуете отвечать целыми предложениями?
Он встрепенулся — так, словно он спал, а я его разбудил.
— Целыми предложениями? Я сижу над своей работой уже два года, а последние полгода — пишу. Я пишу «целыми предложениями», а получается все хуже и хуже. Может, вы думаете…
— Вы давно здесь живете?
Он был явно разочарован таким пошлым вопросом. Но зато я узнал, что он снимал эту квартиру еще до Лео, потом передал ее ей, что хозяйка живет этажом ниже, что она, не дождавшись от Лео с января ни известий, ни платы за жилье, в тревоге позвонила ему и он с тех пор временно поселился здесь, потому что в своей шумной студенческой общине не мог спокойно работать.
— Кроме того, когда она объявится, у нее будет жилье.
— А где она?
— Я не знаю. Ей уже не десять лет.
— И о ней никто не спрашивал?
Он провел ладонью по волосам, как будто хотел еще тщательней их пригладить, и не сразу ответил.
— Вы имеете в виду по поводу работы? Насчет переводов? Нет, никто не спрашивал.
— А как вы думаете — фрау Зальгер справилась бы с техническим переводом на небольшой конференции из двенадцати участников? С немецкого на английский и с английского на немецкий? Она для этого достаточно подготовлена?
Но он не дал втянуть себя в беседу о Лео.
— Ну вот видите, к чему приводят «целые предложения»? Я объяснил вам «целыми предложениями», что ее нет, а вы спрашиваете, по плечу ли ей такая работа… Я ее уже сто лет не видел, она снялась и — фррр-фррр! — улетела! — Он помахал руками, как крыльями. — Вам понятно? Я передам ей, что вы приходили. Если увижу…
Я оставил ему свою визитную карточку. Не служебную, а частную. Я узнал, что он пишет диссертацию по философии на тему «Катастрофическое мышление». И что он познакомился с Лео в студенческом общежитии. Лео давала ему уроки французского. Когда я уже стоял в дверях, он еще раз предостерег меня от «целых предложений».