Обнаженная Маха

Бласко Висенте Ибаньес

«Если бы она умерла... Слышишь, маэстро?.. Вот если бы она умерла».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Когда наступила весна, Лопес де Coca — «бесстрашный спортсмен», как называл его Котонер, — стал ежедневно приходить пополудни в дом Реновалеса.

На улице, за решетчатой оградой, оставался стоять его автомобиль с мотором на сорок лошадиных сил. Этот огромный лимузин, покрытый зеленым лаком, Лопес де Coca приобрел недавно и очень гордился им. Пока он шел садом в дом художника, шофер еще долго выбирал место, где поставить машину: то проезжал немного вперед, то сдавал назад.

В синем дорожном костюме, в фуражке

с блестящим козырьком Лопес де Coca заходил в мастерскую, где работал Реновалес; с решительным взглядом капитана, отправляющегося в кругосветное путешествие, произносил:

— Добрый вечер, дон Мариано... Я пришел за дамами.

И спускалась по лестнице Милито в белой шляпке с длинной синей вуалью, в длинном, до пят, сером пальто. За ней появлялась мать в таком же наряде, маленькая и незаметная рядом с этой стройной высокой девушкой, пышущей здоровьем.

Реновалес относился к этим прогулкам очень одобрительно. Недавно Хосефина жаловалась на боль в ногах; иногда чувствовала себя такой слабой, что днями не вставала с кресла. Поскольку всякое другое движение причиняло ей боль, она с радостью каталась в автомобиле, в котором можно было сидеть и не шевелиться и одновременно преодолевать большие расстояния; заезжать далеко от Мадрида и при этом не прилагать никаких усилий, будто и не выходя из дома.

— Веселой вам прогулки, — говорил художник, радуясь в душе, что остается один и некоторое время не будет ощущать на себе враждебные взгляды жены. — Поручаю их вам, Рафаелито. Но без лихачества, хорошо?

На лице Рафаелито появлялось выражение возмущения — зачем ему об этом говорить? На него вполне можно положиться.

— А вы с нами не поедете, дон Мариано? Оставьте свои кисти хоть на часок. Мы прокатимся только к Прадо.

Художник извинялся: у него много работы. И он прекрасно знает, что такое езда в автомобиле, гонять так быстро ему совсем не нравится. Он не любит поглощать пространство с почти закрытыми глазами, ничего вокруг не видя, потому что все расплывается от стремительного движения, скрывается за облаками пыли и песка. Ему куда приятнее смотреть на пейзаж спокойно, без спешки, молча и задумчиво, как человеку, который хочет понять окружающий мир. И не может он привыкнуть к вещам, которые относятся не к его эпохе; он уже старый, и все эти необычные новинки ему не по душе.

— До свидания, папа.

Милито поднимала вуаль и чмокали отца своими чувственными устами, показывая в улыбке ровные красивые зубы. После этого поцелуя следовал второй — церемонный, холодный; супруги обменивались им совершенно равнодушно, по давней привычке, только теперь Хосефина кривила рот и пыталась избежать легкого прикосновения к губам мужа.

Все трое выходили. Мать опиралась на руку Рафаелито и вяло передвигала ноги, будто ей было очень трудно тащить свое хилое тело. На ее бледном как смерть лице не было заметно и следа хотя бы слабого румянца.

Оставшись один в мастерской, Реновалес радовался как мальчишка, вырвавшийся на волю. Работал весело и легко, громко пел, с удовольствием слушая, как отзывается голос в нефах его мастерских. Когда в такое время приходил Котонер, Мариано часто удивлял его, с бесстыдным легкомыслием заводя какую-то неприличную песенку, из тех, которым научился в Риме, и портретист святых пап весело подпевал другу, улыбаясь как старый фавн ^{47} , а в конце приветствовал эти срамные шалости аплодисментами.

Венгр Текли, не раз составлявший им компанию, вернулся на родину с копией «Фрейлин». Прощаясь, он несколько раз растроганно прижимал к сердцу руку Реновалеса, восторженно называл его maestrone [21] . Портрета графини де Альберка в студии уже не было. Оправленный в роскошную раму, он висел теперь в салоне волшебной дамы, лаская взор ее многочисленных поклонников.

Не раз после полудня, когда дамы выходили из мастерской и глухое шуршание автомобильных колес и пронзительные гудки веселого клаксона удалялись, маэстро и его старый друг разговаривали о Лопесе де Соса. Неплохой парень; правда, немного сумасшедший, но порядочный и искренний —

вот какого мнения были Реновалес и его друг. Юноша гордился своими усами, что делали его немного похожим на немецкого кайзера, а садясь, всегда следил, чтобы его руки были на виду. Клал их себе на колени — пусть все видят, какие они у него большие и сильные. С простодушной гордостью землекопа парень выставлял на всеобщее обозрение свои набухшие вены и крепкие пальцы. Он только и говорил что об атлетических развлечениях, и так хвастался перед двумя художниками, словно относился к совсем другой породе людей: хвастался своими подвигами в фехтовании, победами на дуэлях, рассказывал, что легко поднимает тяжеленные гири и может вскочить на коня, даже не задев седло. Не раз, когда двое художников восторженно говорили о каком-то великом мастере, Лопес де Coca неожиданно вмешивался в разговор и сообщал, что некий автомобилист победил в гонке и выиграл какой-то кубок. Он знал наизусть имена всех европейских чемпионов, покрывших себя лаврами бессмертия, бегая, прыгая, охотясь на голубей, колотя друг друга кулаками или подбрасывая пудовые гири.

21

Великий мастер ( Итал.)

Как-то после полудня юноша зашел в мастерскую к Реновалесу очень взволнованным. Усевшись, он показал художнику телеграмму.

— Дон Мариано, теперь у меня будет "мерседес". Вот сообщение, что мне его прислали.

Художник посмотрел на парня, ничего не понимая. О ком это он говорит, и почему у этого мужика женское имя? Элегантный Рафаелито снисходительно улыбнулся.

— «Мерседес» — лучшая марка автомобиля. Даже лучше «папьярд», это же всему миру известно! Машина немецкого производства, стоит шестьдесят тысяч франков. Другой такой ни у кого в Мадриде не будет.

— Ну что ж, поздравляю.

И художник, равнодушно пожав плечами, вернулся к своей картине.

Лопес де Coca был богат. Его отец, известный производитель консервов, оставил сыну значительное состояние и нельзя сказать, чтобы парень бездумно его растранжиривал, ведь он не играл в азартные игры — этого никогда себе не позволял, не заводил любовниц — ему не хватало времени для таких пустых игрушек, и единственным его развлечением оставался спорт, укрепляющий тело. Парень имел собственный гараж, где держал роскошные экипажи и автомобили, с гордостью показывая их друзьям. Это был его музей. Кроме того, Лопес де Coca владел конюшнями с несколькими упряжками лошадей, ибо современные увлечения не заставили его полностью отказаться от прежних предпочтений, и он гордился не только своим высоким талантом автомобилиста, но и славой первоклассного наездника и возницы. Когда в дни коррид или по какому-то другому торжественному случаю на ипподроме проходили большие скачки, он не раз получал первый приз на соревнованиях колесниц, управляя шестериком низких лошадей, увешанных кисточками и бубенчиками, которые во время бега, казалось, звонили о славе и богатстве своего хозяина.

Он гордился, что живет добродетельно, не позволяя себе ни легкомысленных проделок, ни любовных приключений, что жизнь его целиком посвящена спорту и хвастовству. Его доходы были ниже затрат. Содержание гаража, конюшни, лошадей с многочисленной обслугой, а также бензин и костюмы поглощали добрую долю его прибылей. Но Лопес де Coca смотрел на все это сквозь пальцы, хотя, конечно, понимал, что так и разориться можно, ведь он был парень рассудительный и экономный, невзирая на позволяющие себе траты. Все это безумия молодости; когда он женится, то сразу ограничит расходы. Целыми ночами он читал, не мог спокойно уснуть, пока не пересмотрит свою «классику» — спортивные журналы, каталоги автомобилей. Ежемесячно он покупал за рубежом новую машину, выбрасывая тысячи и тысячи франков и как человек серьезный постоянно сетуя на рост вексельного курса валюты, на чрезмерные таможенные сборы, на тупость плохих правительств, тормозящих прогресс своих стран. Каждый автомобиль при перевозке через границу значительно возрастал в цене. И после всего этого политики еще смеют кричать о возрождении и прогрессе!..