Обнаженная натура
Шрифт:
Глава 7
Надежда
До выхода оставалось часа три, и Родионов, присев к столу, чтобы как-то занять это время, незаметно увлекся. Первое, что он сделал — принялся исправлять имя главной героини. Зачеркивал Ирину и печатными буквами выводил сверху — Ольга. Ольга сказала, Ольга подумала, Ольга вошла, Ольга улыбнулась… Потом перешел к более тонкой и деликатной работе, нужно было как-то затушевать слишком легкомысленное начало повести, утяжелить его, избавиться от излишнего ерничества и пошловатого юморка, потому что, повесть его, по мере продвижения сюжета, все более
Кто-то тихонько вошел в комнату, остановился на пороге.
— Входи, Надюша, — сказал Павел, не оборачиваясь.
— Звонила она? — спросила Надя.
— Мысленно, — отозвался Родионов, вычеркивая абзац. — Это же просто повесть, вымысел.
— Ну и что он ей сказал?
— Про свое детство…
— Зря. Ему надо было про нее расспрашивать… Если красивая, значит, глупая, а если глупая, то любит, когда про нее говорят. И вообще, надо побольше пустяков наговорить…
— Для читателя, Надюша, неинтересно. Читателя надо за рога сразу брать… Иначе ему скучно.
— Читатели… — усмехнулась Надя. — Им что ни напиши… Поглядите в метро, что читают… «Граф Ковиньяк побледнел и выхватил шпагу…»
— У меня не дрянь, — похватался Родионов. — У меня, как бы тебе выразить… Чистая сказка о любви.
— В конце поженились, я там был, мед-пиво пил, по усам текло…
— А в рот не попало, — согласился Павел. — Отсюда следует, что никакой свадьбы, никакого пира не было. Вымысел.
— А вам, между прочим, шторы пора стирать. И вообще живете вы как-то безалаберно…
— Жизнь писателя известна… — откинувшись на спинку стула, рассеянно сказал Родионов.
— Не пользуйтесь словом «писатель», — поморщилась Надя. — У нас в школе был недавно «писатель». Противный такой, важный… У него рыльник такой еще… Про свое детство читал. У моей бабушки, пишет, были белые разваренные руки. Я как представила, меня чуть не стошнило.
— Знаю! — обрадовался Родионов. — Это он. Толстый, долгогривый, с тростью. Помню я эти сваренные руки. Это же Сагатов, он мне все нервы вымотал…
— Ну а вы, тоже про детство? Как там бедно было и по-сиротски?..
— Ну, не совсем так, Надя, — серьезно сказал Родионов. — Ведь что такое повесть? Что такое вообще художественная литература?
Тут он запнулся, подыскивая нужное сравнение. В эти несколько секунд напряженной паузы, шевеления пальцами и невнятного мычания, он как-то одним взглядом охватил громаду материала, из которого нужно вывести сейчас самое главное, существенное, характерное. Но столько было тут главного и характерного, что он растерялся, не умея выразить это в простой и внятной форме.
— Ладно, скажу проще, — сдался он. — Повесть, это кусок мира, где живут вымышленные люди… Дом…
— Вроде нашего?
— Ну да, допустим, что так. Кстати говоря, наш дом идеален в этом смысле… Хотя, могут не поверить, что в Москве еще есть такие дома, да уж очень он хорош, как образ! Но самое главное — что-то в этом доме должно случиться, что-нибудь необычное и неожиданное: наводнение, пожар…
— Тараканы.
— Что тараканы? — не понял Родионов.
— Ну тараканы ведь живут в доме. Мыши всякие, крысы…
— Об этом упоминать нежелательно. Это ненужный натурализм. Мы же с тобой приверженцы красоты и гармонии. Но самое главное, Надюша..
— Уже было «самое главное». — напомнила Надя. — Наводнение, пожар…
— Ну да, было… Но тут многое самое главное. Что ни возьми, все самое главное… Каждый герой, к примеру, должен быть не просто живым человеком, за ним должна стоять какая-нибудь глубокая идея. К примеру, тот же скорняк, это может быть еще и символ наживы, это же шкурник в переводе со старорусского…
— Папа трудится все время, — сказала Надя. — Его мама и так пилит, что она больше зарабатывает. Не надо зря обижать.
— Извини, Надя… Но честно тебе признаюсь, литература жестокое дело. Не хочешь, да обидишь кого-нибудь. Читатель ценит, когда кого-нибудь обижают… Когда бедную Лизу топят… Или собачку Муму… Или когда любимая женщина доводит невинного человека до крайней черты… У меня вот тоже. Живет-живет человек, не добрый, не злой. Обычный. Умный читатель любит читать про обычные вещи. Ну а талантливый литератор, вроде меня, любит описывать обычные вещи. Мир уютный. Чтобы человеку было там хорошо. Литература — это усмиренная стихия жизни. Туда хочется вернуться… Так-то. Ты понимаешь, о чем я?
— Да. В общем, да…
— Но обычному человеку не дают жить нормально. Вот в чем штука. Идея…
— Литература больших идей? — серьезно спросила Надежда.
— Это ты сказала? — не поверил Родионов. — Ну да ладно, продолжаю. Весь мир свихнулся, а он всего-то, человек мой, хочет жить по-своему. Ему кричат: «Вот это хорошо! И это…» А он знает, что это не так. Знает и все тут. И не хочет подчиняться, хоть убей его…
— А откуда он знает?
— Всякий человек знает. И вот что происходит, это я сюжет рассказываю, слушай внимательно. Случайно герой мой попадает в сложную ситуацию. Тут я еще деталей не продумал, но к примеру, кто-то когда-то замуровал в стену у него под ванной какие-нибудь ценности. Золотишко… Прежний хозяин, скажем. Ну и куда-то пропал, сгинул. И вдруг злые люди узнают про это, про этот случайный клад, о котором мой бедный человек и не подозревает. И вот вокруг человека мир начинает темнеть и сгущаться, начинается вокруг него непонятная для него возня, свистопляска. Он поневоле оказывается в самой сердцевине страшных событий, вокруг бьются за это золотишко посторонние враждебные силы. А ему и невдомек, почему это все вдруг к нему льнут и ходят кругами, втираются в доверие, лгут, обманывают, притворяются. А он живет своей обычной, нормальной жизнью и знать не хочет никакого притворства. Он может быть, давно приметил эту ложь и притворство, но принимает все за чистую монету, живет по-своему и все тут. Не хочет так же хитрить…
— Вы довольно сумбурно все рассказали, но я вроде улавливаю суть. Он должен победить.
— Но жить по-настоящему бывает очень больно…
— Зато по-настоящему… А я ведь вам тогда главного не сказала, дядя Паша. — неожиданно сменила разговор Надя и внимательно поглядела Родионову в глаза.
— Ну говори свое главное. — неизвестно отчего волнуясь, сказал Павел.
— Вокруг вас что-то происходит. Эта Ольга ваша, которую вы все называете «вымысел», когда приходила, присела ко мне на скамейку и стала расспрашивать про Розенгольц. Так, как бы между прочим. Кто к ней приходил в последнее время, с кем она дружила…