Обнаженная
Шрифт:
Этотъ портретъ произвелъ на маэстро грустное впечатлніе, точно воспоминаніе среди полнаго довольства о пережитыхъ тяжелыхъ дняхъ. Чувство признательности къ самоотверженной подруг жизни снова привело его къ раскаянію.
– Ахъ, Хосефина!.. Хосефина!
Когда явился Котонеръ, онъ засталъ маэстро лежащимъ на диван на живот; голова его покоилась на рукахъ, какъ-будто онъ спалъ. Котонеръ попробовалъ развлечь его разговорами о недавнемъ торжеств. Успхъ былъ огромный. Газеты писали о немъ и о его рчи, признавая за нимъ литературный талантъ и утверждая, что онъ могъ достигнуть на литературномъ поприщ такого же успха, какъ въ
Реновалесъ отвтилъ ему усталымъ жестомъ. Онъ видлъ ихъ на столик утромъ передъ уходомъ и замтилъ свой портретъ, окруженный столбцами съ его рчью, но оставилъ чтеніе похвалъ на боле позднее время. Он ничуть не интересовали его. Голова его была занята иными мыслями… онъ былъ печаленъ.
Котонеръ сталъ тревожно разспрашивать его, опасаясь, не боленъ ли онъ, но Реновалесъ отвтипъ лишь вялымъ голосомъ:
– Я здоровъ. Это все только меланхолія. Мн скучно отъ бездлія. Хочется работать, а силъ нтъ.
И вдругъ онъ указалъ рукою на портреты Хосефины, точно на новыя, только-что оконченныя произведенія.
Котонеръ удивился… Онъ зналъ ихъ вс; портреты висли здсь давно. Что это еще за новость?
Маэстро сообщилъ ему о своемъ недавнемъ открытіи. Онъ жилъ среди портретовъ, не замчая ихъ и открылъ ихъ существованіе только нсколько часовъ тому назадъ. Котонеръ засмялся.
– Ты не въ своемъ ум, Маріано. Ты живешь, не отдавая себ отчета въ окружающемъ. Поэтому ты не обратилъ даже вниманія на свадьбу Сольдевилья, который женился на одной очень богатой барышн. Бдняга очень огорченъ тмъ, что ты – его учитель – не былъ на свадьб.
Реновалесъ равнодушно пожалъ плечами. Что ему за дло до такой ерунды? Друзья долго молчали. Затмъ маэстро задумчиво и грустно поднялъ вдругъ голову, какъ-будто принялъ внезапно какоето ршеніе.
– Что ты полагаешь объ этихъ портретахъ, Пепе? – спросилъ онъ тревожнымъ тономъ. – Похожа она? He ошибся ли я, когда работалъ надъ ними? He видлъли я ее тогда въ неврномъ свт?
Котонеръ расхохотался. Маэстро, и правда, не въ своемъ ум. Что это за вопросы! Портреты Хосефины были великолпны, какъ всякая работа его кисти. Но Реновалесъ настаивалъ на своемъ, томясь тяжелымъ сомнніемъ. Онъ желалъ знать, была-ли похожа Хосефина на этихъ портретахъ.
– Она какъ живая, – сказалъ старый неудачникъ. – Ты же знаешь, голубчикъ, что твое творчество особенно отличается точностью воспроизведенія жизни.
Онъ говорилъ твердымъ голосомъ, но въ душ его шевелилось сомнніе. Да, Хосефина была похожа на этихъ картинахъ, но на лиц ея лежалъ отпечатокъ чего-то особеннаго, идеальнаго. Черты ея лица были взяты изъ жизни, но облагорожены внутреннимъ свтомъ. Котонеръ всегда видлъ этотъ недостатокъ въ портретахъ, но промолчалъ.
– А была-ли она дйствительно красива? – настаивалъ маэстро. – Какого ты мннія о ней, какъ о человк? Скажи, Пепе… не стсняйся. Странное дло, но я не помню хорошенько, какъ она выглядла.
Котонеръ пришелъ въ недоумніе отъ этихъ вопросовъ и отвтилъ нсколько смущенно. Какъ сказать? Хосефина была очень добра, настоящій ангелъ; онъ всегда вспоминалъ о ней съ благодарностью и плакалъ по ней посл смерти, какъ по матери, несмотря на то, что она безъ малаго годилась ему въ дочери. При жизни она была всегда очень заботлива и внимательна къ нему, старому неудачнику.
– Я спрашиваю тебя не объ этомъ, – прервалъ его маэстро. – Я желаю знать, находилъ-ли ты ее красивою, была-ли она дйствительно хороша собою?
– Это да, – заявилъ Котонеръ ршительнымъ тономъ. – Она была красива… или врне, симпатична. Передъ смертью оиа подурнла немного. Оно и понятно… болзнь. Въ общемъ это былъ ангелъ.
Слова друга успокоили маэстро, и онъ долго не отрывалъ глазъ отъ своихъ произведеній.
– Да, она была очень хороша, – произнесъ онъ медленно, не отводя взгляда съ картинъ. – Теперь я признаю это, теперь я вижу ее лучше. Какъ странно, Пепе! Мн кажется, будто я встрчаюсь сегодня съ Хосефиною посл долгаго путешествія. Я забылъ ее, я не помнилъ даже хорошенько ея лица.
Они снова помолчали, и снова маэстро обратился къ другу съ тревожнымъ вопросомъ.
– А любила она меня? Какъ ты полагаешь, любила она меня дйствительно? Неужели, правда, любовь длала ее иногда такою странною?
Ha этотъ разъ Котонеръ могъ отвтить безъ колебаній, не то, что на предыдущіе вопросы.
– Любила-ли она тебя?.. До безумія, Маріано! Какъ ни одинъ человкъ не былъ любимъ на свт! Все, что бывало между вами, происходило лишь отъ ревности, отъ избытка любви. Я знаю это лучше, чмъ кто-либо. Къ добрымъ друзьямъ, которые постоянно забгаютъ въ домъ, какъ старыя собаки, женщины относятся съ искреннимъ довріемъ и говорятъ имъ разныя вещи, о которыхъ не знаютъ мужья… Поврь мн, Маріано: никто не полюбитъ тебя впредь такъ, какъ она. Ваши ссоры были лишь облаками, которыя быстро разсивались. Я убжденъ, что ты даже не пешнишь о нихъ. Что было прочно у васъ, такъ это именно любовь ея къ теб. Я знаю это твердо. Знай, что она разсказывала мн все ршительно, что я былъ единственный, кого она могла выносить послднее время передъ смертью.
Реновалесъ былъ, повидимому, доволенъ и встртилъ эти слова друга радостнымъ взглядомъ.
Подъ вечеръ они вышли вдвоемъ погулять, направляясь къ центру Мадрида. Реновалесъ говорилъ о своей молодости, о жизни въ Рим, и вспоминалъ знаменитую коллекцію папскихъ портретовъ, писанныхъ Котонеромъ. Въ памяти его ясно сохранились разныя шутовскія продлки художниковъ, шумныя празднества, и, когда онъ вторично пріхалъ въ Римъ уже женатымъ, тпріятные вечера наедин съ Хосефиной въ маленькой, привтливой столовой въ квартирк на улиц Маргутта; иногда приходилъ и старый неудачникъ съ товарищами по профессіи, чтобы выпить чашку чаю съ молодыми супругами. Начинались громкіе споры объ искусств, вызывавшіе жалобы сосднихъ жильцовъ, а она, его Хосефина, не привыкшая еще къ роли хозяйки дома, безъ матери, одна среди мужчинъ, робко улыбалась всмъ, находя страшныхъ товарищей мужа, лохматыхъ, точно разбойники на большой дорог, но наивныхъ и простодушныхъ, какъ дти, весьма симпатичными и интересными людьми.
– Хорошія то были времена, Пепе!.. Молодость цнишь только, когда она прошла.
Идя прямо, куда глаза глядятъ, пріятели увлеклись разговоромъ и дошли до Пуэрта дель Соль. Стало уже темно. Электрическіе фонари были всюду зажжены, и окна бросали на тротуары яркія пятна свта.
Котонеръ взглянулъ на часы на зданіи Министерства.
Разв маэстро не шелъ въ этотъ день обдать къ графин де-Альберка?
Реновалесъ какъ-бы очнулся отъ забытья. Да, его ждутъ тамъ, слдовало-бы пойти… Но онъ не пойдетъ. Котонеръ неодобрительно поглядлъ на него; презрительное отношеніе къ чужому обду было въ глазахъ стараго паразита тяжелымъ проступкомъ.