Оболочка разума
Шрифт:
Доктор Рыжиков знал, что он повторяется, но слышать как говорит разбитый студент, был не в силах.
– Я не нарочно, – сказал, передохнув, студент, как будто споря с кем-то. – Я только бычок бросить. Я наступил, а там…
В комнатах четвертого этажа общежития железнодорожного техникума были двери на балкон, а самих балконов не было. Не хватило балконных плит. А общежитие сдали хоть и не к первому сентября, как отрапортовали, но к возвращению студентов с сельхозработ. Двери, конечно, позабивали досками и понаделали предупреждающих надписей. Но поскольку там и форточек нет, да и вообще интересно,
– Бывало и хуже, – сказал доктор Рыжиков, прекрасно зная, что хуже бывало редко. – Однажды у нас батальон на прыжках воткнулся в снежный наст. Ветер тебя дернул, хруст – и готово. Человек двести с одинаковым переломом, как бритвой срезанные… И ничего потом, прыгали… Как миленькие… Это дело поправимое…
Он должен был говорить что-то бодрое. Не потому, что правила игры, а потому что…
– А кто этот балкон… – с последним вдруг усилием сказал студент. – Он и не знает…
Больше он ничего не сказал. Его голова стала безвольно перекатываться в стороны по мере последних рывков доктора Рыжикова.
Хорошо еще, что в коридоре никто не ждал. Девочки-студентки ушли, после того как он пообещал им сделать все, что возможно. Родители еще мирно спали где-то во Владимирской области. Утешать и обманывать было некого. Сильва Сидоровна громыхала тазами и инструментом, убираясь в операционной. Кто-то из «Скорой помощи» двигал там носилками. Хорошо, если унесут до того, как увидит Жанна. Чикину было приказано следить, чтобы она ничего не заподозрила, и успокаивать ее, если она услышит царапанье в коридоре.
35
– Я тебе, Курочкин, завтра рожу шпингалеты! И еще кое-что рожу!
Доктор Рыжиков сидел под дверью, за которой время от времени кто-то что-то собирался рожать. То шпингалеты, то дверную ручку, то замазку, то, не приведи бог, оконное стекло.
Доктора Рыжикова все время толкало туда предотвратить несчастье. Но каждый раз, пока он колебался, в дверь врывались другие, и за ней начинались очередные роды – унитазов или отопительных батарей.
Доктор Рыжиков ждал. Ему нужно было неразделенное внимание хозяина кабинета. Как начинать это при людях, он не знал. Это была дверь начальника строительного управления. Рядом с ней трещала машинка. Доктор Рыжиков сначала думал, что хоть тут к начальнику вызывают по очереди, но потом увидел, что машинка чихала на очередь, а очередь чихала на машинку. Прорывался тот, кто сильнее.
Когда за дверью было решено родить семь ящиков гвоздей и сто квадратных метров «фишера», он все же решил опередить кого-то и всунуть туда голову.
Начальник СМУ, как видно изрожавшись до внутренней пустоты, натягивал плащ.
– Ну сколько тебе повторять! – осадил он доктора Петровича. – Спецовок и рукавиц я не рожаю! Иди в отдел снабжения!
Рожать гвозди и стекло и не рожать невинных мягких рукавиц – это, конечно, способность. Талант.
– Да я не за спецовками… –
– Все! – закричал на всех начальник. – В горсовет на планерку! – Опаздываю! Сейчас начнут давить, сам Франк заявится. Что я им, рожу подземный переход?!
Когда все вымелись и оставался только доктор Рыжиков, начальник с порога поторопил и его:
– Если не за спецовками, то чего еще ждешь?
Видно, доктор Рыжиков был в сей раз похож на провинившегося прораба.
– Понимаете, вы строили общежитие железнодорожного техникума… – пристроился он к выходящему начальству.
– Рожал… – неохотно признался начальник, становясь неприступным, как и подобает участнику планерки в горисполкоме. – Я много чего тут рожал. Пока еще не падает. А у тебя что, упало?
– У меня человек упал, – серьезно сказал доктор Рыжиков. – С четвертого этажа общежития.
– Пусть пьет на работе, – с веселой наглецой присоветовал строительный начальник. – А после работы больше закусывает. И никаких падений. Вот мои почему-то не падают. А знаешь, почему?
– Потому, что ваши общежития без балконов, – хотел открыть ему грустную истину доктор Рыжиков.
– Ну, милый мой, – перешел начальник на интим, – это как повезет. Пришел парень к девкам, напился до смерти и из окна вывалился. Я это знаю прекрасно. Ему бы и три балкона не помогло… Ну идем, идем с миром…
Он стал нахально-ласково, по-милицейски, подталкивать доктора Рыжикова вдоль коридора, освобождая себе выход.
– Я тоже когда-то неплохо толкался, – вдруг врос доктор Рыжиков в пол, так что начальник СМУ даже ударился об его плечо. Его это так удивило, что он впервые как бы заинтересовался доктором Петровичем.
– Что-то я не пойму, – начал он подозревать, что перед ним не прораб. – А кто ты ему будешь-то? Родственник?
– Нет, я врач, – сказал доктор Рыжиков. – Он у меня умирал. Доктор Рыжиков.
– Ну и что? – нетерпеливо посмотрел начальник на часы. Был он высокий, как бы полинявший блондин с мальчишечьими веснушками на носу. – А я вот рыжий, да не Рыжиков. Зато всегда крайний. Крайний – моя фамилия. Лечиться мне пока не надо, а что вы хотите?
– Ничего, – сказал доктор Рыжиков. – Просто он у меня умирал целую ночь. Перелом позвоночника, спинной мозг весь разорван, внутренности отбиты…
– Я понимаю, – сделал подобающую мину начальник и даже попытался придать грусть своим голубоватым, навыкате, но неисправимо нахальноватым глазам. – А мне вы зачем это? Может, с памятником помочь? Вообще-то можно, но потом. Я на планерку опаздываю…
– Нет, его увезли, – сказал доктор Рыжиков. – Спасибо. Да вы идите, я по пути только скажу. Ему ничего не надо. Просто он долго не терял сознание, до самого… И не чувствовал боли, все отмерло. И еще мог говорить. Он думал, что выйдет из больницы и пойдет хоть посмотреть, из-за кого вот так люди разбиваются… Просто посмотреть, чтоб хоть знать. Ну он-то теперь не сможет прийти, я и пришел за него. Посмотрел – и пойду. Видите, я вас совсем не задержал.