Оборотень
Шрифт:
— А как же Мячиков? — перебил я его. — До сих пор у нас не было друг от друга секретов. Может быть, стоит посвятить его в наши дела, а, Семен Кондратьевич? Он принял такое деятельное участие в расследовании убийства, развил столь бурную деятельность, что, думаю, принесет пользу и сейчас.
— Мячиков… — задумался Щеглов, весь утонув в облаке табачного дыма. — Зря, конечно, ты рассказал ему обо мне, теперь он и сам без труда поймет, кто я на самом деле. Впрочем, твоей вины здесь нет… Это он сообщил тебе об аресте Хомякова?
— Да, он, — удивился я. — А какое это имеет…
— Пока
— Обязательно! — обрадовался я. — Обязательно сведу! А хотите, прямо сейчас? Я как раз собирался заглянуть к Григорию Адамовичу вечерком, он наверняка ждет меня.
— Отлично, Максим, — согласился Щеглов, — я жду его здесь. Кстати, ты не очень будешь возражать, если я поселюсь в твоем номере?
— Да я сочту это за великое счастье, Семен Кондратьевич! — воскликнул я, ничуть не кривя душой.
— Я так и думал, — лукаво сощурился он, — когда объявил директору о своем желании поселиться именно в этом номере.
— Позвольте, Семен Кондратьевич, — в недоумении спросил я, — а откуда вы узнали, в каком я номере?
— Вот-вот, — улыбнулся он, — именно такими незатейливыми фокусами и покупают доверчивых читателей коварные авторы детективных романов. А все проще простого: будучи в кабинете директора, я бросил всего лишь один-единственный взгляд на книгу регистрации отдыхающих, которая в тот момент лежала на его столе и была открыта на нужной мне странице. Теперь ясно?
— Ясно.
6.
Мячикова я застал в той же позе, в какой оставил его перед ужином. Он был бледен и выглядел неважно. Желая как-то расшевелить и приободрить его, я сразу же выложил ему все, что со мной приключилось в последние два-три часа, а напоследок объявил о предложении великого сыщика Щеглова сотрудничать с ним. Мой рассказ подействовал на него ошеломляюще. Мячиков побледнел еще больше и до крайней степени разволновался. Он судорожно тер лоб и растерянно бормотал:
— Такая ответственность, такая ответственность… Не знаю, справлюсь ли… А что он сказал по поводу моего пистолета? Не грозился привлечь?.. Ну слава Богу…
Наконец он собрался с духом и сказал:
— Я чрезвычайно польщен возможностью сотрудничать с таким человеком, как капитан Щеглов, и бесконечно благодарен вам, Максим Леонидович, за вашу рекомендацию. Пойдемте к нему, я готов предстать пред его грозные очи.
Туман дымовой завесы надежно скрывал Щеглова от наших взглядов, и мы не сразу обнаружили его на фоне темного ночного окна.
Я представил их друг другу, после чего покинул номер, решив дать им возможность побеседовать наедине. К тому же от
Вернулся я минут через десять. Щеглов догадался открыть форточку, и к моему приходу воздух в номере заметно посвежел. Понял, наверное, что я не переношу запаха табака. Мячиков выглядел усталым и все таким же бледным. Вообще он казался каким-то странным и явно был не в своей тарелке. Разговор между ними, видимо, уже состоялся, так как они болтали теперь о каких-то пустяках. Мое появление прервало их беседу. Щеглов поднялся мне навстречу и приветливо улыбнулся.
— Заходи, Максим. Я переговорил с твоим другом и надеюсь, что он понял меня. На мое предложение о сотрудничестве Григорий Адамович ответил согласием. Что ж, рад, искренне рад: теперь, когда нас трое, успех дела обеспечен… Что с вами, Григорий Адамович? — с тревогой спросил Щеглов. — На вас лица нет!
— Голова раскалывается, — натянуто улыбнулся Мячиков. — Вы уж меня извините, Семен Кондратьевич…
Щеглов вынул из кармана пачку анальгина и протянул ее Мячикову.
— Вот, возьмите, — сказал он. — Должно помочь.
Мячиков взял, хотя и без особого энтузиазма. Зато у меня при виде бесценных таблеток загорелись глаза.
— О, вашим запасам, Семен Кондратьевич, могла бы позавидовать любая аптека! — воскликнул я. — Разрешите таблетку, Григорий Адамович, у меня, знаете ли, с самого утра…
— Да-да, конечно, — с готовностью ответил Мячиков, — берите всю пачку, анальгин мне все равно не поможет — уже пробовал…
Судя по его кислому виду и мутному взгляду, чувствовал он себя действительно неважно. Я мысленно посочувствовал ему, отлично зная, что такое головная боль. Не меньшее сочувствие вызвал он и у Щеглова.
— Может быть, стоит попробовать другое лекарство? Что вы обычно принимаете?
Мячиков махнул рукой.
— Да не надо никакого лекарства. Я вообще противник всей этой химии, от нее больше вреда, нежели пользы. Пройдет. Лучшее лекарство — это сон и свежий воздух. Ручаюсь вам, что утром я буду совершенно здоров.
Пожелав нам спокойной ночи, Мячиков торопливо покинул номер. Какое-то время Щеглов задумчиво смотрел ему вслед и усиленно тер подбородок.
— Ну как вам Мячиков? — поинтересовался я у него, когда пауза чрезмерно затянулась.
Щеглов пожал плечами.
— Да никак. Время покажет, а пока никакого особенного впечатления он на меня не произвел.
— Честно говоря, он какой-то странный сегодня, — заметил я.
— Да? Ты находишь? — с любопытством спросил Щеглов. — А каким он бывает обычно?