Обратно в каменный век
Шрифт:
— Это глупо, — оборвала его девушка. — У тебя очень плохо с головой, раз ты думаешь о таких вещах.
— Возможно, «толстеть» прозвучит получше, — засмеялся фон Хорст. — Знаешь, Ла-джа, это очень плохо.
— Что очень плохо?
— То, что у тебя нет чувства юмора, — ответил он. — Если бы оно у тебя было, нам было бы веселее.
— Я никогда не знаю, когда ты серьезен, а когда смеешься надо мной, — сказала она. — Если ты предупредишь меня, что собираешься сказать что-нибудь веселое, я, возможно, тоже посмеюсь.
— Твоя
— Что взяла? — спросила она.
— Мои извинения и уважение — у тебя есть чувство юмора, хотя ты об этом и не знаешь.
— Ты хочешь сбежать или ты предпочитаешь остаться здесь и быть съеденным? — спросила Ла-джа.
— Конечно, я предпочел бы побег, — ответил фон Хорст, — но я не представляю, как это можно сделать, пока все эти существа находятся в большой пещере.
— А зачем тогда у тебя эта штука, которую ты называешь пистолет? — спросила Ла-джа без тени улыбки. — Ты убил им зарайта, намного легче будет убить этих горбусов, тогда мы легко убежим.
— Их слишком много, Ла-джа, — ответил он. — Даже если я расстреляю все мои боеприпасы, и тогда я не убью их достаточно, чтобы мы могли сбежать; к тому же, у меня руки связаны за спиной. Но даже будь они свободны, я ждал бы до самого последнего момента. Ты не можешь этого знать, Ла-джа, но если я использую все эти блестящие маленькие штучки у меня на поясе, от пистолета больше не будет толку; мне негде их взять.
Так что нужно тратить их очень расчетливо. Однако ты можешь быть уверена, что прежде чем я позволю им съесть одного из нас, я немножко постреляю. Я надеюсь на то, что они будут так удивлены и напуганы выстрелами, что попадают друг на друга, когда будут убегать.
Когда он закончил говорить, в комнату зашел горбус. Это был Дерг. Он принес маленький факел, осветивший комнату, ее грубые стены, кучи листьев и травы и две фигуры со связанными за спиной руками.
Мгновение он молча смотрел на них, потом опустился на пол рядом.
— Торп — упрямый дурак, — сказал он своим невыразительным голосом. — Ему следовало освободить вас, но он не сделал этого. Он решил, что мы съедим вас, и я думаю, что так и будет. Все плохо. Раньше никто никогда не спасал жизнь горбусу, и никто не слыхал о таком. Если бы я был вождем, я бы отпустил вас.
— Может быть, ты сможешь помочь нам, — сказал фон Хорст.
— Как? — спросил Дерг.
— Помоги нам бежать.
— Вы не сможете убежать, — сказал Дерг.
— Эти люди ведь не сидят в большой пещере все время? — спросил европеец.
— Если они уйдут, Торп оставит охрану.
Фон Хорст немного подумал и спросил их странного гостя:
— Ты хотел бы быть вождем, не так ли?
— Ш-ш-ш! — предупредительно зашипел Дерг. — Никто не должен слышать этого. Но откуда ты знаешь.
— Я многое знаю, — таинственным шепотом ответил фон Хорст.
Дерг испуганно посмотрел на него.
— Я знал, что вы не такие, как остальные гилоки, —
— Меня зовут Фон, я пришел из внешнего мира, мира, который сильно отличается от вашего.
— Я знал! — воскликнул Дерг. — Другой мир должен существовать. Когда-то мы, горбусы, жили в нем.
Это был счастливый мир, но за то, что мы сделали, нас выслали жить сюда, в этот темный лес.
— Я не понимаю, — сказал фон Хорст. — Вы не из моего мира, там нет таких, как вы.
— Тогда мы были другими, — сказал Дерг. — Мы все чувствуем, что мы были другими. Наши воспоминания расплывчаты. Четко мы помним только тех, кого мы убили, — мы видим их и то, как мы их убили; но мы не видим себя в то время. Это настоящая пытка, она почти сводит нас с ума — не видеть всего, не помнить всего.
Я вижу троих, которых убил топором — моего отца и двух старших братьев, — я сделал это, чтобы получить что-то, что было у них, не знаю, что. Теперь я голый горбус, который питается человеческими телами. Некоторые из нас думают, что мы наказаны.
— Что ты знаешь о топорах? — спросил фон Хорст, заинтересованный этим странным рассказом.
— Я ничего не знаю о топорах кроме того, что я убил топором отца и двух братьев. Кинжалом я зарезал мужчину. Я ясно вижу его перекошенное болью лицо, а остальное — нечетко. На нем была синяя одежда с блестящими пуговицами. Он смотрит на меня. Что за слова я только что сказал? Все ушло, все. Нас мучают расплывчатые картины, которые никак не удается запомнить.
— У вас все страдают от этого? — спросил фон Хорст.
— Да, — сказал Дерг. — Мы все видим тех, кого убили; это единственные воспоминания, которые хранятся в памяти постоянно.
— Вы убийцы?
— Да. Я — один из лучших. Семь женщин Торпа — ничто. Некоторых он убил, когда они занимались с ним любовью — он душил их. Одну он задушил ее собственными волосами. Он всегда хвастается этим.
— Зачем он убивал их? — спросила Ла-джа.
— Он хотел что-то, что было у них. Это так же, как у всех нас. Я не знаю, чего я хотел, когда убивал отца и братьев, и другие тоже не знают. Что бы это ни было, мы этого не получили, ведь здесь у нас ничего нет.
Единственное, чего мы жаждем — еды, и ее у нас достаточно. Ради еды никто не убивал. От этого только голова болит. Мы едим, потому что верим, что если не будем есть, мы умрем и попадем в место, которое еще хуже этого.
— Вам не нравится есть? — спросил фон Хорст. — Что же вам нравится?
— Ничего. В Лесу смерти нет счастья. Здесь только холод, безнадежность, боль и страх. Есть еще ненависть. Мы ненавидим друг друга. Возможно, мы получаем от этого какое-то удовлетворение, но небольшое.