Обратный счет
Шрифт:
Пластиковые ободранные панели по стенам, драный линолеум. На дверях
разномастные таблички с названиями фирмочек.
Даже спросить не у кого. Пришлось идти наобум, методично вчитываясь в
надписи. Центр коррекции ныне покойной госпожи Шевчук располагался в конце
коридора на втором этаже. Надя рассчитывала разболтать секретаршу
метрессы или, как там ее, ассистентку, чтобы хитростью или лестью, а может и
посредством небольшой мзды в виде припасенной
выудить у той список тетенек, посещавших занятия в последнее время.
Зачем? А фиг его знает. Не знала Надя ответ на этот резонный вопрос,
поэтому сама себе его и не задавала. Надежда Михайловна обладала,
безусловно, трезвым и прагматичным умом, но при этом была человеком
действия. И ежели рассудок пока не мог ей выдать тактическое задание на
ближайшие часы, то следовало неукоснительно приступить к действию.
Рассудок потому и молчит, что ему пищи не хватает, поэтому Надежда
отправилась раздобывать для него эту пищу.
Только напрасно она явилась сюда. Даже вялотекущей деятельности в
ждущем режиме в этом офисе не велось, а сам офис оказался опечатанным. Не
было, значит, у метрессы никакой ассистентки. И секретарши тоже. Выходит, в
одиночку гнобила себя на поприще психологического здоровья населения эта
деятельница психологической науки. Зараза.
С недовольным видом стояла Надежда в пыльном, пахнущем какой-то
химической гадостью, коридоре, постукивая ножкой и сунув руки в карманы
расстегнутой шубы. Кто-то дотронулся до ее локтя, и она оглянулась. Рядом
стоял священник. Обычный православный батюшка, правда, весьма молодой.
Возраста, примерно, Андрея или чуть постарше, но из-за наличия бороды, а
также из-за того, что черное пальто было наброшено поверх черной же рясы,
выглядел он авторитетно и солидно. Правда, возле двери центра
психологической помощи стареющим мегерам увидеть священника Надежда
совсем не ожидала, тем более молодого.
– А вы не знаете, что здесь произошло? Отчего опечатали помещение? –
озабоченно спросил ее батюшка густым голосом.
При этом Наде показалось, что он, как бы это сказать… неспокоен.
Нервничает, что ли? Странно.
– Знаю, батюшка, – хмыкнула она невесело. – Хозяйка с собой
покончила. Буквально на днях.
– Не называйте меня батюшкой, пожалуйста. Я пока не иерей, а диакон, –
рассеянно поправил Надежду священнослужитель и замолчал, насупившись.
Неужели эта Шевчук была его знакомой? Или родственницей вообще? По
православным понятиям, самоубийство – это непрощаемый грех… Да, не
повезло дьякону с родственниками.
– Она была вашей тетей? – осторожно спросила его Надежда.
– А? Нет, ну что вы… Эта женщина разговаривала со мной недавно,
неделю назад примерно. Делилась своими страхами и совета просила. Я ни в
чем не смог ее убедить, она ушла, и, кажется, даже раздосадованная. И
почему-то разговор этот никак у меня из головы не выходит. Вот, попросил у
отца настоятеля благословение и решил ее навестить, чтобы поговорить еще
раз. Но опоздал, опоздал. Жаль. Не надо было мне ее тогда отпускать, но разве
вы, мирские, кого-нибудь слушаетесь? Своевольные, своенравные и
скептичные. Чем только мысли ваши не заняты, каких только страхов в себе не
носите!.. И что деньги в дефолт сгорят, и что машину угонят, и что шуба короче,
чем у соседки, и что стареете. А всерьез бояться только одного надо – чтобы не
умереть без покаяния.
– Батюшка… Ой, простите. А как мне к вам обращаться-то? – стараясь
быть учтивой, перебила его Надежда.
– Отец Иоанн, – без намека на улыбку ответил сверстник ее сына. – Я
служу в храме неподалеку. На соседней улице наш приход, знаете, наверно.
Надежда не знала, потому что этот район не знала вообще, но кивнула.
Потом поколебавшись спросила:
– Отец Иоанн, понимаете, с моей родственницей случилась большая
неприятность. Даже, наверно, беда. И беда эта связана с этим самым центром.
Ее обвиняют в немыслимых вещах, а доказать свою невиновность она никак не
может. Я сюда пришла, чтобы хоть что-то разузнать, все равно что, вдруг это ей
поможет. И ничего разузнать не смогла, потому что те, кто рядом на этаже
работают, ничего друг про друга не знают, а больше спрашивать не у кого.
– Сколько лет вашей родственнице? – отчего-то спросил отец Иоанн.
– Пятьдесят девять, кажется. Нет, пятьдесят восемь. А при чем ее
возраст? Почему вы об этом меня спросили?
– Она кого-нибудь обидела? Причинила вред? – не отвечая Надежде,
продолжил допытываться дьякон Иоанн.
– Она… Ее в убийстве подозревают. Я хочу, чтобы ее оправдали.
Священник молчал. Потом, не поднимая глаз на собеседницу, спросил:
– Вы что же, в нашу полицию не верите? Они должны разобраться. У них
и возможности другие, не такие, как у вас, и люди там – профессионалы. Зачем
вы хотите вмешаться?
– Полиция уже все про нее решила, мне кажется.
– Так может, и правильно, что решила?
– Может, и правильно, – потеряв весь задор, бесцветным голосом