Обречённые. Том 1

Буркин Павел Витальевич

Усталость навалилась постепенно и незаметно, но сопротивляться ей всё труднее. Его взгляд больше не пробивал мрак Подкуполья, только скользил по обтекающим бронестекло облакам. В них не было ни просвета. Не видно ничего, что могло бы подсказать, где враг, где свои.

Очередь из старой, но оттого не менее эффективной пушки прошелестела мимо. Пак не знал, как называется та странная, ни на что не похожая машина, задравшая к небу содрогающиеся счетверённые стволы. Зато знал, что эта дрянь несёт смерть.

«Уклонись!» — прошелестело в голове. Отшельник всё-таки выручил, показав врага. Голос был совсем слаб, и это страшило. Но пока он жив, надо драться. Пак был достаточно умён, чтобы понять: один он не остановит эту бронированную

лавину, да и сотня Паков, наверное, бы не справилась. Но остановиться? И оставить неотомщёнными собственное унижение, поселковую детвору, истреблённую ради забавы, Попрыгушку Леду, которую тоже убили они? Ну, ещё бы, она ведь путалась с ним, мутантом и выродком из проклятого выродившегося Подкуполья… Да что о Попрыгушке говорить — даже Чудовище, которого Отшельник упорно называет Бигом, тоже хотело жить. А его убили. Просто так, от нечего делать. Значит, нет им ни пощады, ни прощения. И пока он жив, надо драться. Пусть даже бой — безнадёжен.

— Не уйдёшь, падла!!! — не удержался, заорал Пак, когда метка прицела и фигурка извергающей огонь и металл самоходки совместились. Обманчиво-медленно вниз поплыл огневеющий, прожигающий смог плазменный сгусток. Зенитка скрылась в облаке взрыва. Мелькнул и упал где-то в развалинах кусок вырванного с мясом, оплавленного и перекорёженного ствола. — Ага!!!

Повинуясь подсказкам Отшельника, уйти в разворот — и вперёд. Туда, к самому центру Подкуполья, куда неудержимо катилась бронированная лавина. В этот нескончаемый день Пак насмотрелся на бесконечные ряды танков и бронемашин, старых вертолётов и чуть менее старых гравипланов… Как и на то, что они оставляли за спиной. Пылающие посёлки, дотла выжженные развалины… И трупы, трупы, трупы… Поселковые мужички, бабы, ребятишки, вплоть до совсем маленьких. Иные вроде бы без видимых ран, с высоты кажется, просто прилегли отдохнуть, сполоснуться в луже почище. Иные разорванные в клочья взрывами, забитые прикладами, зарезанные штыками, обожжённые до полной неузнаваемости. А ещё больше размётанных на мелкие кусочки, распылённых без следа струями плазмострелов, сгоревших дотла в напалмовом пламени и задохнувшихся в облаках смертоносных газов… Отшельник был прав: если те, кто в Подкуполье, выродки, то забарьерцы — выродки стократ. Они не дают пощады никому, уничтожая всё живое. Значит, точно так же надо уничтожать и их. И точка. Умного Пака недаром звали Умным: вряд ли кто ещё в посёлке мог бы думать так складно. Про «говорить» уж и речь не идёт.

Ага, вон они, эти руины. Бесконечное море руин. Место, которое некогда называлось Москвой. Бесчисленное множество разрушенных временем и людским… мутантским небрежением домов, и посреди всего этого — широкая, ставшая помойной канавой река. Большая часть руин была безжизненной — но ближе к центру суетилось море жителей Подкуполья. Пак даже поразился: он никогда не видел стольких сразу. Что там происходит?

На миг тучи разошлись, и Пак увидел Голову. Огромная, круглая, похожая на колоссальное ядро, вознесённая на недосягаемую высоту… Кто это такой? Он видел памятник, подозрительно напоминающий папочку — Папашу Пуго. Но здесь было нечто куда более грандиозное: кому могли такой отгрохать? Да плевать. Наперерез мчится такой же, как у него, новейший гравилёт. И летит навстречу слабо светящийся шар всепрожигающей плазмы.

Снизиться, уходя от удара, давая смертоносному «мячику» пройти над головой. И выпустить собственный… Проклятье, тоже промазал! Ну, ничего, падла, сейчас мы тебя из пушки…

…Тьма обрушилась внезапно, пала, отрезав Пака от врагов и подзащитных, от развалин Москвы и вползающих в неё танков Свободного Мира.

— Отшельник! Почему ты молчишь?! Откликнись! Помоги мне!!!

«Хитрец? — едва слышно прошелестели слова, будто пришедшие из невероятных далей. — Ты слышишь меня?»

— Слышу! — беззвучно, как учил Отшельник, кричал Пак. — Помоги! Помоги мне, Отшельник!..

— Держись,

Хитрец. — Голос Отшельника замирал вдали, уплывал, истаивал, казалось, тот удаляется, уплывает… Умирает! Догадка обожгла, как хлыстом, как то адское зелье, от которого он корчился всю ночь в проклятом зверинце… Как же он будет без мудреца?! Как сражаться, если не знаешь ничего, не умеешь управлять проклятыми железяками?! — Теперь ты будешь один, совсем один… Прощай! И прости меня… — голос замер, и Паку показалось, что Отшельник замолчал навсегда. Но голос подземного жителя снова зазвучал под черепной коробкой — теперь действительно в последний раз: — Я не смогу тебе помочь, никогда не смогу… Прости!

И бесполезно было мысленно орать:

— Я не слышу тебя! Руки дрожат! Я не могу больше! Ничего не слышу! Свет пропал… Я не вижу ничего!!!

Он тыкал в кнопки бессильно дрожащими руками, бил кулаком по приборной доске, хрипел, чувствуя, как по пробитой пулями спине течёт кровь. Два раза он уже уходил от смерти — наверное, ради этого, поистине последнего боя. Обезумев от бессильной ярости, он раздирал все четыре глаза, пытаясь что-то увидеть в пелене смога. Машина рыскала то вверх, то вниз, виляла в разные стороны, но в штопор не срывалась: работал, корректируя курс, автопилот. Однако даже он не мог выручать вечно…

…Удар был страшен. Пака швырнуло на приборную доску, лицо ударилось о стеклянный колпак, но бронестекло выдержало — только потекла по нему кровь из расплющенного хобота. Лапы-руки ломались о приборную доску, но грудь уцелела: сработали ремни безопасностиКабина отделилась от остального гравилёта, вырванная с мясом: сработал аварийный отстрел капсулы с пилотом. Новейший гравилёт предназначался для действий не только в атмосфере, но и в ближнем космосе, а там в случае чего парашютом не обойдёшься. Остатки разбитой машины, лишившейся одного из двух моторов и крыла-стабилизатора, завертелись бешеным волчком, полыхая и распадаясь на части, и оглушительно взорвались где-то за рекой.

Капсула тоже вертелась. Если бы не ремни безопасности, защёлкнувшиеся при отстреле автоматически, Пак наверняка сломал бы себе шею, но техника, сработанная в Забарьерье, не подвела. Оглушённый, контуженный, со сломанными руками и ногами, раненный и истекающий кровью, он продолжал жить. Не умер он и в самый страшный момент, когда капсула, пролетев над самыми развалинами, с плеском упала в Москву-реку и заколыхалась над густыми, вонючими волнами.

Впрочем, всё это обошлось без свидетелей. Зато видели другое: горящие обломки пролетели ещё полкилометра, чадя и разваливаясь — и с маху ударили в одну из неприметных развалин. Остатки корпуса скапотировали, подпрыгнули, сделали в воздухе сальто — и взорвались, брызгая во все стороны пламенем и ядовитым дымом. Впрочем, самый жаркий огонь быстро гас: гореть в каменном лабиринте было нечему, а вездесущая чёрная слизь легко гасила пламя, хоть и сама истаивала сизым дымком…

И этот дым безнадёжно потерялся в напалмовых пожарищах, бушевавших в тот день по всему городу. Грохот падения потонул в рёве разрывов снарядов и бомб, треске выстрелов, пушечном рёве и в рычанье танковых моторов. А капсула, словно ковчег, уносила искалеченного, но живого Хитреца прочь от бывшей столицы бывшей державы, корчащейся и вопящей в агонии тысячами голосов.

Позже её прибьёт к осклизлому берегу в зарослях камышей-мутантов. Там она и застрянет, уже совершенно непрозрачная, чёрная от грязи и потому совершенно незаметная с воздуха. Пойдут минуты, часы, дни, в которые живучий организм Пака будет сражаться со смертью. Он не мог себе позволить сбежать в смерть: слишком много задолжал сегодняшним победителям, чтобы так просто сдаться. Но дело даже не в этом: Пак, хоть и считался Умным, всё же не мог по этой части равняться с Отшельником. И потому не умел отчаиваться, опускать руки и сдаваться. Надо воевать. А раз надо — значит, надо и жить.