Обретение мира
Шрифт:
Он внезапно понял, что в его мыслях появилось присутствие Сатклихо. Тот не спал, его не очень интересовала стычка с колонной пауков, его вообще сейчас мало что занимало, но теперь он читал Роста так усиленно, что у того даже немного заломило в затылке.
— Там, куда нам предстоит заглянуть, чтобы определить эту угрозу, наших никого нет. Поэтому они ничего и не увидели.
— Стоп, — Пестель был, пожалуй, возбужден. — А почему ты думаешь, что сможешь эту угрозу определить? И более того, найти против нее какой-то способ защиты?
— Не факт, что смогу найти против
— Как? — спросил Ким. В антиграве установилась такая тишина, что можно было различить хлопанье тяжелых, мокрых снежинок по лобовому стеклу и по обшивке.
— Мне показалось, что я сумею подключиться к сознанию и органам чувств самого Зевса, как аймихо подключались раньше к чужому восприятию мира. — Ростик помолчал. — Разумеется, металлолабиринт гораздо мощнее, чем наши несовершенные мозги… или глаза. И поэтому рассчитываю все рассмотреть.
— Та-ак, — протянул Ким. — А ты не перегоришь, как лампочка? Ну, когда они у нас еще были?
И чего греха таить, шутка получилась невеселой.
27
Антиграв плюхнулся на площадку алюминиевого завода довольно сурово, можно было подумать, что Ким и Изыльметьев разучились работать в паре. Пестель зашипел, Ростик для порядка решил ругнуться:
— Ты бы, Ким, вокруг завода походил, что ли? Ведь неизвестно, что тут и как?
— Тебе хорошо говорить, — неожиданно разозлился главный пилот, — а нам тащить эту обросшую наледью тачку… И видно же по следам на снегу, что тут давно уже — ничего.
— Сам же говоришь, снегом обросшая «тачка», — отозвался Ростик. — Вот и нет следов — заметает.
Бросать насиженные, тепленькие места и расставаться с настроением, которое возникло во время перелета, не хотелось. Все-таки в машине было уютно, как иногда случается в начале русской зимы, если вокруг друзья и не дует, например, из пушечной щели стрелковой башни, особенно если развернуть ее против хода.
Вышли, поскрипывая таким замечательным звуком под сапогами, что у Роста отчетливо возникло ощущение, что все будет хорошо. Все должно было обернуться наилучшим образом, даже удачнее и легче, чем он предполагал, когда еще побаивался, что у него что-то не получится и он лишь выведет из боев и машину, и людей, и сам вроде бы удерет.
— Интересно этот летатель подошел к нам, — вдруг заговорил Изыльметьев. Голос его гулко отозвался в заводском дворе, после приглушенности снегопада, из которого они только что вышли, это показалось необычным. — Я ничего не почувствовал, просто как призрак какой-то налетел и растаял.
— Все равно, — набычился Ким, — узнаю, кто нас так вот… призрачно попугать решил…
— Ладно тебе, — высказался Пестель, — давайте делом займемся. Неизвестно же, сколько нам времени пауки предоставят.
— А он у-ж р’бота-иет, — неожиданно подала голос Василиса. От холода акцент у нее стал заметнее.
А она, решил Ростик, пожалуй, умнее и тоньше, чем о ней можно подумать, она отчетливо поняла, что без ее умелых рук, без ее желания помочь в обращении с ним, Ростиком
Он все-таки перехватил свое ружье покрепче. Слова о том, что тут могут оказаться пауки или другие сюрпризы, были сказаны им не просто так.
Сатклихо кутался в какое-то подобие настоящего тулупа, вот только на ногах у него вместо положенных в таких случаях валенок почему-то были меховые бахилы, напоминающие унты. Тоже правильно старец утеплился, решил Ростик, еще неизвестно, сколько тут торчать и сколько придется работать. А эти дурацкие ментальные штурмы всегда отбирают массу энергии, и это сказывается на способности согреваться.
И лишь тогда он сообразил, что действительно уже работает, настраивается на то, что ему предстояло.
— Тихо как, — сказал Сатклихо. — Если бы не было так опасно, я бы сказал, что хорошо.
Снега на бывший завод нападало столько, что приходилось пробивать себе дорожку с усилием. Впрочем, Рост быстро пристроился к Изыльметьеву, который оказался впереди, и пошел след в след. Василиса следовала за ним, как привязанная. Она раскраснелась, вернее, стала темно-пурпурной и выбрасывала в воздух клубы разгоряченного дыхания.
Ким тем временем достал откуда-то пару факелов. Чиркнул кремнем, поджигая их. И когда он успевает, удивился Ростик, — обо всем подумать. И посмотрел на небо. Зимнее, суровое и низкое, оно наваливалось на людей и все эти строения. И ведь времени было едва за условный полдень, а казалось, что вот-вот наступит вечер. Вернее, такой вечер мог бы наступить на Земле, решил Рост, а тут только мы с Кимом и Пестелем помним, какие они — сумерки.
И почти сразу же понял, что его ждут. Там, впереди, нечто почти повелительно призывало его, заставляло не болтаться тут, а спешить. Почему-то нужно было спешить.
Так и не дождавшись Кима, который возился с факелами, он протопал к входу в подвал, спустился по ступеням в помещение, где когда-то вылуплялись гиганты, засыпанные каменной крошкой и изморозью остатки автоклавов так и остались в углу. Пустые, конечно, и от этого становилось еще неприятнее думать о той работе, которая ему предстояла.
— Ты поперед батьки не лезь, — сказал Ким, отталкивая его, он осветил подвал факелами, которые трещали при каждом движении. — Неизвестно же, что тут?
— Слышите? — спросил его и остальных Ростик.
Все прислушались, но никто, кажется, не сообразил, что имел в виду Ростик. Звук этот — давящий, как когда-то, когда он впервые разобрал его звон в гигантской касатке, — никто не улавливал, кроме него. Но он был, а значит, в самом деле — пора.
Он спустился в подвальчик с экраном следом за Кимом, который слишком уж беспокоился о безопасности — ведь понятно было, что ничего тут, кроме запустения и Зевса, больше нет. Почти нервно, торопливо, едва ли не с нетерпеливой дрожью рук, натянул холодный, как лед, шлем на голову. И сел в заботливо выставленную тут для таких же вот ментатов табуретку.