Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым

Холлис Джеймс

И дело не только в том, что все шесть паттернов можно обнаружить на различных стадиях нашей эмоциональной истории. Скорее всего, одна или более из числа этих стратегий и сейчас направляет наше поведение в повседневной жизни. К примеру, мы принадлежим к тем хорошим людям, которые всегда готовы прийти на выручку, а в «награду» за эту стратегию получить еще одно общественное поручение. Но что психе скажет в ответ на это непрекращающееся насилие в виде бесконечных просьб сделать то-то и то-то? Мало того, что на нас оказывают давление, мы покорно уступаем этому давлению! Или, возможно, чья-то жизнь оказалась в ловушке стремления к власти или внешнему признанию. Но, когда желаемое достигнуто, с особой остротой начинает ощущаться пустота и отсутствие по-настоящему надежных ценностей. И кто только из нас не пытался спрятаться от жизни в надежде, что удастся избежать призыва к росту и развитию, оставаясь в своем безопасном, но маленьком мирке? Но наша душа прекрасно знает, что в этом мире ее интересы являются разменной монетой.

Это сказано не для того, чтобы осуждать стратегии, которые мы успели

выработать, хотя все равно на нас лежит ответственность за их последствия и для нас, и для других, особенно во второй половине жизни. Каждый неизбежно склонен к излишним обобщениям, ведь все, что некогда принесло мощные переживания, усваивается, по-своему интерпретируется и наделяется определенным статусом. И тогда динамика раннего окружения, доставшегося волей судьбы, будет воссоздаваться снова и снова. Как можно пояснить наши паттерны, самоуничижительное поведение, ощущение, что мы продолжаем «бежать по кругу», иначе как работой этих бессознательных программ, этих архаических излишних обобщений? Редко когда бывает так, что мы безраздельно присутствуем в настоящем моменте, в этой вечно новой реальности, не испытывая вторжений со стороны прошлого. Тот, кто отрицает силу и навязчивость истории, живет бессознательно и продолжает спать в «неприбранной постели памяти». Ну, а смиренное признание этого факта открывает дверь для возможности подлинных перемен.

В конце концов эти адаптивные стратегии были выработаны опытным путем, чтобы помочь нам выжить. Без них, возможно, у нас не получилось бы выбраться из детства. Но готовы ли мы и дальше оставаться в полной власти этих приобретенных рефлексов, – теперь, когда уже известно, что они собой представляют? Согласны ли мы отказаться от права на взрослую жизнь лишь по той причине, что сохранили архаическое детское видение себя и мира, которое нужно оберегать изо всех сил? О чем речь – давайте, оберегайте этого ребенка, как и положено, только не давайте ему распоряжаться вашей взрослой жизнью. Помните, что место происхождения всех этих паттернов – это: 1) травматическое прошлое, 2) бессильный мир детства и 3) привязанность к узкому спектру вариантов выбора и ценностей этого мира. Вполне понятно, что в свое время имело смысл усвоить эти ценности, роли и сценарии как рефлективный способ вести предсказуемую, безопасную жизнь. Но теперь они лишь приковывают нас к железному колесу повторения. Не стоит осуждать эту историю: она такова, какая есть, какой и следовало ей быть, однако не отказывайте себе и в возможности настоящего. Изучайте рефлективные паттерны, подмечайте, где и как они проявляются, что приводит их в движение, какой ущерб они приносят вам или другим людям. И заново открывайте для себя, что взрослый в силах совладать с куда большим, чем ребенок. Тирания прошлого никогда не бывает столь сильной, как в момент, когда мы забываем, что прошлое не мертво, как однажды высказался Фолкнер, оно даже не прошлое. Забывая о присутствии прошлого, мы и дальше будем сидеть взаперти в той самой темнице бессознательного, о которой говорил Шекспир.

Задавая вопрос «Как получилось, что я стал тем, кем стал?», значительную часть ответа стоит искать в сознательном воздействии семьи и условий, которые окружали нас в детстве. Но несравненно большая часть жизни управляется тем, что идет из глубин, теми мощными паттернами, которые мы переняли и усвоили, чтобы выстоять в этом непростом мире взрослых. Да, они действительно помогли нам выжить, эти инструменты адаптации, и мы благодарны им за это, однако их автономия мешает разглядеть обессиливающее влияние прошлого и его постоянное возвращение. Ничего не остается, как оставить прошлое прошлому и выдержать тревогу, которая всегда была и остается спутником выхода за пределы предсказуемо безопасного прошлого.

Невозможна никакая свобода, никакой подлинный выбор там, где недостает сознания. Парадоксально, но сознательность обыкновенно приходит с опытом страдания; ну, а бегство от страдания и есть та причина, почему мы нередко предпочитаем оставаться в тесных, но таких привычных старых башмаках. Но голос психе никогда не умолкает, и страдание – первая из подсказок, что нечто взывает к нашему вниманию, ища исцеления.

Глава третья

Внутренний конфликт

Он ужасно боится умереть, потому что еще не жил… Что только есть значимого в этой жизни – все ради того, чтобы отказаться от самоуспокоенности, чтобы въехать в дом, вместо того чтобы восторгаться его фасадом и увешивать его гирляндами… Но почему же такие ночи вечно сопровождает один и тот же лейтмотив: я мог жить, и я не жил?

Франц Кафка. Письма друзьям, семье и издателям

Даже говоря себе, что нам очень хочется узнать, кто мы есть на самом деле, существует очень сильная вероятность того, что решающей встречи с собой мы будем избегать как можно дольше. Куда проще ходить в слишком тесных туфлях, чем выйти на простор, как этого ждет и настоятельно требует душа. По силам ли нам окажется вынести знание того, кто мы есть, со всеми противоречиями, всеми энергиями и программами, которые не стыкуются с эго-идеалом? Никто из тех, кто приходил ко мне на прием, не начинал серьезной, содержательной психотерапевтической работы лишь ради того, чтобы скоротать время в приятной беседе с незнакомым человеком. Они решаются на первый сеанс потому, что стратегии, прежде действительно работавшие или работавшие по их мнению, с некоторого времени, как выясняется, уже явно исчерпали себя. Большинство из нас прибегают к психотерапии как к последнему средству, в лучшем случае – оказавшись в состоянии дезориентации. Прежняя

дорожная карта, ясные указатели, четкие путевые вехи теперь по каким-то причинам перестали вести в ожидаемом направлении. Невольно вспоминается один пример как исключение из общего правила. Молодой человек в возрасте где-то под тридцать решил не тянуть с обращением к психотерапии с целью «узнать себя» как можно полнее. В своем сне, предшествовавшем началу терапии, он увидел себя сообщником бесчестного мошенника, умевшего кого угодно обвести вокруг пальца. Вместе они планировали, как обмануть простаков, и успешно осуществляли свои замыслы. И, хотя мой клиент заведомо отвергал всякую возможную связь такого рода, я напомнил ему, что внутренний «творец снов» подобным образом привлек его внимание к этому теневому партнерству. Без всяких объяснений он отказался от всех дальнейших сеансов. Его молодое Эго изъявило желание «познать» себя для того, чтобы получить еще больший контроль над остальными людьми. Да, подобные теневые измерения личности свойственны всем нам. Но многие ли действительно желают вывести их к сознанию и принять за них ответственность в том, что касается взаимоотношений с другими людьми? С другой стороны, стоит ли ожидать какого-либо улучшения в жизни, если мы на это не согласны?

Тесные, заинтересованные психотерапевтические отношения способствуют и более глубокой, объективной и содержательной беседе с самим собой, поскольку к ней оказывается подключен еще один человек, чьи усилия направлены в наших же интересах. Многих, однако, страшит подотчетность, которой требует терапия. Они принимаются за поиски собственных решений или уклоняются от самоанализа, и этим еще больше вредят себе или тем, кто их окружает. В любом случае мало кто ищет встречи с собой. Скорей уж приглашение на такую встречу вручается посредством внешних или же внутренних обстоятельств, когда ничего не остается, как только задаться вопросом: кто я, каким ценностям служу? Смерть кого-то из родственников, распад близких взаимоотношений, увольнение со службы, серьезная болезнь или ночной кошмар, под утро ворвавшийся в наш сон, – все это или что-то из этого может заставить впервые взглянуть в лицо незнакомцу в зеркале.

Поначалу мы видим в этом отражении лишь то, что хотим увидеть – персону, вовсе не наше Я, коренящееся в инстинктах. То, что мы видим, порой еще называют «условной личностью», приобретенными стереотипами поведения, установками и рефлективными стратегиями, посредством которых мы учились разбираться с житейскими обстоятельствами на пользу себе. Эта условная личность, тесное переплетение адаптаций, может оказаться достаточно удалена от природного Я. Тем не менее «на добро или во вред себе, но раз уж мы зашли так далеко», то сейчас, в настоящий момент нам уже как-то не с руки с ней расставаться. Впрочем, у жизни есть свой способ призвать к отчету эту условную личность. Для большинства подобная судьбоносная встреча окажется событием шокирующим и обескураживающим. Одна 60-летняя женщина, муж которой задержался на перегруженной автомагистрали из-за проливного дождя, впервые в своей жизни испытала паническую атаку. За те два часа, что мужа не было дома, она передумала все: продать дом, переехать куда-то в незнакомое место, а также впервые встретилась лицом к лицу со своими тайными страхами о том, что ее могут бросить. Решив быть честной с собой, она поняла, что пришло время исследовать свои зависимости и эти тайные страхи. Другой мой знакомый держался мнения, которое непосильной ношей лежит на плечах большинства мужчин, что внешний успех является показателем значимости. Всю жизнь он успешно взбирался по карьерной лестнице, но, поняв, что поднялся на самый верх в своей корпорации и никаких «повышений» просто уже не может быть, скатился в депрессию. Для обоих этих людей встреча с собой стала полной неожиданностью, обнаружив тот факт, что прекрасно отлаженная во всем остальном жизнь на самом деле очень уязвима, что их условная личность – не более чем осенняя паутина, парящая над пропастью сомнения и страха.

Еще один мужчина всю жизнь боролся с чувством стыда, которое, по его мнению, досталось ему в наследство от неблаговидных поступков отца. Приняв на себя немыслимо завышенный моральный и профессиональный кодекс, он и мысли не допускал, что его жизненная позиция может оказаться компенсацией за судьбу другого человека. Всю жизнь он героически нес эту реактивную ношу, пока не стал задаваться вопросом, почему теперь уже его сыновья выросли в отчуждении от своего отца. Стремясь искупить мнимую «приобретенную вину», он взвалил все тот же немыслимый комплекс ожиданий на своих детей, тем самым оттолкнув их от себя. Все эти добрые души продолжали жить, словно чужие сами себе, подстроившись под силу ранней психологической травмы и оставаясь узниками адаптивных стратегий.

Тот, кто не сумел открыть для себя истину, что наше путешествие столь непрочно, не разглядел всеобъемлющей силы необходимых адаптаций к первичной травме, остается во власти некоей формы самообмана, который все равно рано или поздно выявят психе, судьба или последствия наших действий. То, как мы поступим вслед за этим, сыграет решающую роль в переписывании нашей личностной истории. Едва ли кому-то доставит удовольствие столкнуться с «ложным я», тем необходимым измышлением, которым в свое время мы так дорожили, теперь веры ему уже не осталось. Естественно, мы будем избегать этих неприятных истин как можно дольше и начнем углубленный диалог с собой только тогда, когда истощение или крушение планов станет очевидным или дезориентацию уже невозможно будет больше отрицать. Однако к этой так долго откладываемой встрече с душой нужно относиться серьезно, по достоинству оценив ее, поскольку уровень сознания, который мы привносим в такие моменты, будет иметь решающее значение для всей оставшейся жизни – и для нас, и для тех, кого мы любим.