Обретешь в бою

Попов Владимир Федорович

— Как раз в Приморске-то и нельзя. Сразу всполошим всех кумушек. Вот, скажут, на чем зиждется их деловой альянс!

И Рудаев вдруг нашел зацепку для решающего разговора. Не такую блестящую, не такую удачную, как хотелось бы, но она позволяла перейти тот психологический барьер, который никак не мог преодолеть.

— Дина, у нас есть простой способ заткнуть всем рты. Давайте поженимся. — Он даже задохнулся от этих слов, таких неожиданных для него самого.

Лагутина бросила на своего спутника молниеносный взгляд, не то

удивленный, не то растроганный, и тотчас отвела глаза в сторону. Рука ее, которую Рудаев держал в своей, вздрогнула, сжалась.

— Это что, официальное предложение?

— Да.

— Прозаически как-то звучит — поженимся.

Рудаев смущенно переминался с ноги на ногу. Язык его одеревенел, перестал повиноваться. Сделал отчаянный жест свободной рукой, словно хотел схватить что-то в воздухе.

— Ну не умею я говорить изысканных слов. Все мне кажется, что… прозвучат они фальшиво.

— Знаете, в каком случае слова звучат фальшиво? Если сам не веришь тому, что говоришь.

— Это не совсем так, — возразил он сдавленным голосом. — Слова все какие-то замусоленные, истертые, не те, что нужны позарез… Мне бы такие, чтобы сотворили чудо…

— Нет слов истертых вообще, — задумчиво сказала Лагутина, — есть истертые для каждого в отдельности. И потом… Истертые слова нельзя произносить только истертым людям. У остальных они звучат заново. А чудо… Оно само по себе не сотворится.

Ни он, ни она не замечали, куда идут. Спохватились только у подъезда гостиницы. Лагутина попыталась было пойти обратно, но он не выпустил сопротивлявшейся руки и не грубо, хотя достаточно настойчиво, ввел упрямицу в вестибюль гостиницы. О покупках, сданных в камеру хранения, она забыла, он счел это хорошим признаком и не стал напоминать. Дежурной за столиком не было. Лагутина взяла ключ из ящика, подошли к номеру.

Вот сейчас скажет: «До свидания, Борис Серафимович…» — подумалось Рудаеву, и он даже не сразу перешагнул порог, когда Лагутина, открыв дверь, посторонилась, чтобы пропустить его.

Рудаев повесил на вешалку пальто, огляделся. Лагутина уже сидела в кресле в блаженной позе отдыхающего после трудов человека. А ему хотелось быть близко, приткнуться где-то рядом. Чтобы осуществить это свое желание, он опустился на пол, положил голову ей на колени.

Она провела рукой по жестким, как прутья, волосам.

— А вы злой…

— Злые не бывают беспомощными…

Он вскинул голову, и она увидела в его взгляде раскаяние и мольбу.

…Они проснулись в одно мгновение, словно кто-то окликнул их. Голова ее покоилась у него на плече, волосы рассыпались по подушке, касались его шеи. В комнату сквозь темную штору с трудом пробирался пепельный свет, проявляя расплывчатые очертания предметов и восстанавливая вокруг реальный мир. Кровать стояла у самого радиатора, было жарко, и Рудаеву казалось, что лежит он на горячем песке под сожженным зноем небом. Он потянулся к Лагутиной, нежно

поцеловал ее в щеку, сказал мечтательно:

— Я хотел бы просыпаться с тобой каждое утро… Она отодвинулась, прикрыла рукой грудь.

— Ну скажи, что ты счастлива… — взмолился Рудаев. — Скажи, прошу тебя.

— Счастлива. Но я не посягаю на твою свободу.

— Посягают на то, чего не хотят отдать. А я прошу: возьми ее. Возьми. Я люблю тебя. Вот эти глаза, губы. Всю тебя. Всю… — Он запнулся. — Неужели я ни чуточки не дорог тебе?

— Любовь подразумевает заботу. И помощь, — горестно проговорила Лагутина. — А я ни заботы, ни помощи, увы, не ощутила.

Рудаев попытался привлечь Лагутину к себе, но она отстранилась и подтянула повыше одеяло.

— Мне надо перешагнуть через полосу духовного отчуждения, которое неуклонно разрасталось и ширилось. Это не просто. Что такое любить? Любить — значит желать все время быть вместе, ты сам только что об этом сказал. А до сих пор ты прекрасно обходился без меня, и я не уверена, что не сможешь обойтись в дальнейшем.

— Дина, зачем так!…

Она не дала ему говорить, зажала рукой рот, и он только смог поцеловать горячую ладонь.

— Вот ты сказал — поженимся, — продолжала она. — А ты уверен, что тебе нужна именно такая жена? На Западе один социолог подверг обследованию сотни женщин и знаешь, к какому выводу пришел? Большинство женщин с запросами несчастны в личной жизни. У них повышенные требования к тем, кого они избирают, ну… в спутники жизни, что ли. Видишь, как трудно обойтись без истертых слов. А мужчины ищут себе пожиже, попроще. С такими легче. И мужское самолюбие удовлетворено, чувствуют себя «над». Да и многие женщины предпочитают, чтобы к ним относились покровительственно.

— Мне сейчас не до социологических исследований, — не удержался от резкости Рудаев и чертыхнулся про себя — дернуло его за язык.

— Многое в жизни бывает в первый раз… Лагутина запнулась под его взглядом, а он не стал просить ее, чтобы договорила, боялся, как бы снова не увела в сторону.

— Я ни на какое «над» не претендую. Ей-богу, я лучше, чем ты обо мне думаешь, и давай сейчас все решим.

Она задумчиво покачала головой.

— Ни сегодня, ни завтра мы не решим. Решит время. Вот когда каждый час одинокого досуга и мне и тебе будет казаться вечностью…

У Рудаева омрачилось лицо, он стал похож на обиженного ребенка.

— Пойми меня, Боря. Не могу я так, закрыв глаза… Боюсь еще раз обжечься… Знаешь, как это больно, когда по ожогу ожог. Давай подождем, повременим немного.

Глава 14

Людей в кабинете Прокофьева сегодня так много, что все они не разместились за столом, пришлось вносить стулья. Появился и Апресян со строителями и еще какие-то деятели, о которых всесведущие сказали, будто это работники Госплана.