Обретешь в бою
Шрифт:
Вот тут и разгорелся спор. Горячий, непримиримый. Воскобойников утверждал, что на год, строители требовали дополнительно полгода, Штрах назвал три месяца и упорно стоял на своем. Воскобойникова поддерживал работник Госплана — ему лучше чем кому другому известно, как долго проектируют и как долго строят. На него набросились строители — разве он не слышал о темпах приморского «Металлургстроя», разве не знает, что этот трест построил слябинг длиной в километр за год, а мощную домну за одиннадцать месяцев? За Штраха вступились представители заводов — строительство-де такого цеха расчистит дорогу для остальных
Прокофьев не вмешивался. Даже не сделал попытки утихомирить Апресяна, когда тот со свойственным ему южным темпераментом попытался перекричать заводчан. Было похоже, что Прокофьев пришел к определенному решению и потерял всякий интерес к тому, что происходит сейчас у него в кабинете.
Особенно шумно стало, когда Штрах заявил, что новый цех обойдется всего на двадцать процентов дороже тагинского.
— От вашего расчета пахнет липой! — вознегодовал Воскобойников. — Вы намеренно занизили стоимость, чтобы обмануть Совет Министров, вы…
Штрах долго выслушивал длинную и бурную тираду, крепился, но в конце концов не выдержал:
— Это у вас ни одно строительство не укладывается в смету! Как правило, перерасход раза в полтора! Так извольте ответить: вы делаете это нечаянно, по неграмотности? Но нечаянно можно сделать раз-два, а у вас так каждая смета. Почему вы об этом молчите? И еще меня распекаете?
— Это наш страшный грех, — вмешался в перепалку Прокофьев. — Планируем, распределяем финансы, а потом оказывается, что все нужно перераспределять заново. И прав Штрах. У Воскобойникова это система. Премии за удешевление проекта его институт получить успевает, а потом нам приходится выкручиваться из ахового положения, изыскивать дополнительные средства, латать тришкин кафтан.
На смену затихшим строителям пришли проектировщики, и поднялся такой тарарам, что встревоженный референт заглянул в кабинет, да так и застыл, силясь разобраться, что там происходит.
Дискуссия закончилась неожиданно. Прокофьев постучал карандашом по столу, выждал, пока угомонились спорщики, и заговорил безапелляционным тоном судьи, оглашающего решение:
— Мы тщательно изучили объяснительную записку товарища Рудаева и все материалы, касающиеся типового проекта. Совет Министров не настаивает на его реализации. Таким образом, открывается дорога другим, более совершенным проектам. Ясно?
— Вполне, — удовлетворенно произнес Збандут.
— Проект Южгипромеза нам представляется удачным, но, очевидно, и он не будет типовым. Слишком размахнулся Эммануил Семенович Штрах. Типовое решение находится где-то посредине. Но возражений против осуществления этого проекта в ближайшее время нет.
Озабоченные складки на лице Штраха разгладила скупая улыбка.
— Спасибо, — проникновенно сказал он.
— А вот какой цех строить в Приморске — будет решать Украина. На ее территории — и пусть сами выбирают. Незыблемыми остаются сроки окончания строительства. Их никто изменить не может — автомобильный лист позарез нужен.
— Это как же так? Объем работ больше, документации нет, а сроки… — попробовал возобновить дискуссию Апресян.
— Все, товарищи, — решительно заключил Прокофьев. — Условия вам ясны. Теперь пусть республиканские органы сделают выбор. Что же касается самоуправства товарища Збандута,
Оставив Штраха на растерзание строителей, Збандут, Рудаев и Даниленко выскользнули в коридор.
Но выйти им не удалось. Шел дождь. Неожиданный для апреля щедрый весенний ливень. Густой пеленой закрыл кремлевские здания и хлестал по мостовой, будто задался целью отмыть ее до зеркального блеска.
Збандут стоял нахохлившийся. Сквозь открытую дверь он следил за каплями дождя, разбивавшимися в водную пыль о мрамор ступеней, и думал о канительных боях с неизвестным исходом, которые еще предстояло ему выдержать.
— И сегодня Прокофьев ушел от окончательного решения, — с досадой в голосе сказал он.
— Ничего подобного, — возразил Даниленко. — Проявил политическую мудрость, передал вопрос на решение тем, кому и следует решать.
— Ни победы, ни поражения, — буркнул Рудаев. Даниленко положил руку ему на плечо.
— Победа, дорогой. Есть неоценимое чувство, которое творит чудеса, если им руководствоваться правильно, — национальная гордость. Кто на Украине не захочет построить самый совершенный цех! И я, — он бросил взгляд в сторону Збандута, — не в тихой заводи отсиживался, как вы заподозрили, а в Киеве. Обеспечивал тылы. И обеспечил.
В конференц-зале заводоуправления не протиснуться. Все двери открыты, и даже в коридоре сидят люди. И новость — повсюду репродукторы. На всех этажах слышно, что происходит на техническом совете при директоре завода. И сам техсовет новость. С легкой руки Рудаева техсовет появился в каждом цехе, а вот при директоре он организован впервые и впервые заседает.
В президиуме Збандут, Подобед, Черемных и, к общему удивлению, старый директор Троилин. Много труда стоило упросить его прийти на заседание. Упирался, отказывался, но, когда позвонил Збандут, отказать не смог.
— У нас как часто бывает? — продолжает свою тронную речь Збандут. Сегодня он оживлен и совсем не похож на ту несокрушимую гранитную глыбу, какой предстал в этих стенах впервые. Держится располагающе просто, говорит тепло. — Новый директор в первые же дни выступает на заводской конференции. Он еще мало знает завод и людей и сам не определился, а речуху толкает. Получается очередная декларация и взаимное поверхностное ознакомление. Мне не хотелось так начинать. И вот у нас первое деловое совещание. Давайте сообща рассмотрим кардинальный вопрос — каким быть нашему заводу. Тогда мне можно выходить и на конференцию. Пожалуйста, выкладывайте все свои соображения. Не согласны с чем-либо — возражайте. И всегда помните: все наши помыслы должны быть устремлены вперед. Прошлое не будем перетряхивать. Что было, как было — это все вы знаете. Нет второго завода в стране, который рождался бы в больших муках, чем наш. По сути он незаконнорожденный, никакими планами не предусмотренный. Появился на свет только лишь благодаря смелой инициативе, и честь и хвала тем людям, которые его породили, пеленали, искусственно вскармливали и ставили на ноги. Наша с вами задача — достойно продолжать начатое.