Обручник. Книга первая. Изверец

Кулькин Евгений Александрович

Он постоял над написанным, хотел было определить все это в тетрадь, потом, задумчиво повторил:

– «Искать опору под стопой…» – стопой же раздавил начертанные им строфы, которые, как многое, что его впоследствии будет окружать, ушли в небытие.

2

Две тайны на одного – это уже много.

Сосо уже стал понимать, что мир состоит из некого смешения идеального и реального. Взять ту же женскую красоту. Иная девушка прямо на загляденье. Но стоит к ней присмотреться,

а то и прислушаться, что она говорит, и сразу становится понятным, что выводы были сделаны преждевременно, что перед тобой та, которая, в сущности, не заслуживает твоего внимания.

Первую же он держал особняком. Она не вписывалась ни в какие каноны, потому как была больше выдумана, чем существовала на самом деле. Он даже примерил ко всему этому такую обиходную фразу, которую повторил про себя: «Это слишком хорошо, чтобы быть правдой».

И еще одно наверняка знал Сосо: в жизни нет ничего идеального, а есть, как говорил Платон, умосчитаемый мир идей. Некий философский обман, который и должна изжевать религия. Незаинтересованная созерцанием, как летуче выразился Кант.

Сосо даже не подозревал, как ему помогут нравоучения покойного Учителя. Они взбаламутят обо всем сколько-то чистое представление, чтобы в той, что поднимется, непроглядности ощутить, а может, даже угадать, когда натолкнуть себя на идеальные образы, а когда, продемонстрировав выключенность воли, пройти мимо чего-то сугубо невещественного, что в прекрасном прошлом имело радость и смысл, а сейчас стало угрожающей пошлостью.

Теперь, самое главное, как считал Сосо, не столько как больше знать, а научиться чувствовать перипетии жизни раньше, чем они станут фактом всеобщего постижения. Учитель на этот счет говорил так: «Если чувствуешь, что зверь у тебя на загривке, попробуй показать ему лицо».

Он уже показал лицо Анзору Агладзе. Этому хитруну, который постоянно кого-то разыгрывает или подначивает. И вот когда он подобное решил сотворить в очередной раз с ним, с Сосо, то потерпел если не поражение, то значительный урон.

Это произошло на базаре, где четверо неразлучников – Петр Капанадзе, Михаил Церадзе и Григорий Глурджидзе и Сосо приискивали Мишиной сестре какую-то женскую потребу.

И вот тут-то и настиг их Анзор.

– О! – вскричал он. – Два ходим – три в уме.

Это так он отреагировал на то, что в руках у Михаила была купленная сестре кофточка.

– Или это с кого-то скогтили? – спросил он. – У вас, как сейчас принято говорить, не заржавеет.

Ребята хмуро молчали. Им попросту не хотелось связываться с Агладзе, которого в округе все прозывали Аглашенцем за его иерихонский голос.

Но Анзор не из тех, кто отстает после первой пощечины, потому он продолжал следовать за друзьями, поддевая и подковыривая их своими шутками.

– Мне кто-то говорил, – начал он вновь, – что Сосо собирается стать святым. И сейчас чувал побольше ищет, чтобы ссыпать туда

свои прошлые грехи.

И вот тут-то у Сосо и возник тот коварный план, который было выполнить не так уж сложно.

Увидел он торгующего каким-то барахлом одного из братовьев Наибовых Акрама, того самого, о котором ходят слухи, что он вор несусветный, и, вроде бы приценяясь, незаметно засунул ему в карман камень, который чуть раньше поднял из-под ног.

А когда отошел, то надоумил Петра, чтобы тот сказал, что подобную шутку с Наибовым проделал не кто иной, как хитрун Агладзе.

– Подходи! – кричал Акрам. – У кого еще карман не потощал. За мой товар все отдашь и еще столько пообещаешь. Вали валом, отдам даром!

И тут-то к нему, обданный запахом чачи, и подлез Капанадзе. Подержал в глазах то, чем торговал азербайджанец, потом говорит:

– Ты известный базарован, но не держи так широко карман.

– Чего ты имеешь в виду? – вопросил Акрам.

– Да то, что когда ты кому-то бурку распинал для показа, вон тот, наверно, воришка, к тебе в карман слазил. Я своими глазами видел.

Запустил себе Набиев руку в карман, и аж взмелел лицом. Это его-то, вора непойманного, того, кем пугают маленьких детей, его оскорбил какой-то гнусный краснобаец, всобачив в карман камень.

И не успел – для понта – хитрун примерить тужурку с галунами, как рядом оказался Наибоев, прервав чей-то жалобный разговор о том, как запалили кобылу:

– Живчик в ней подорвали.

И вот именно это слово «живчик» и прихватил на язык Акрам, когда очутился рядом с хитруном.

– Значит, живчик в тебе себе места не находит? – вопросил азербайджанец. – Так – то стрижет, то бреет!

Зная злобный нрав братьев Наибовых, Анзор решил не связываться с налившимся яростно Акрамом. Поэтому сказал:

– Во мне живчик, как петух, клюнул, плюнул и – отух.

– Вот я ему сейчас отух и учиню! – завопил Наибов и камнем, что держал в руке, врезал Агладзе под глаз.

– По головашкам его, по головашкам! – орал тот, кто говорил про запаленную кобылу, словно Анзор был не одиночным пересмешником, а, по крайней мере, змеем Горынычем.

И, выходя с базара, Сосо двухсмысленно изрек:

– Не плюй в колодец, в который уже кто-то пописал.

3

Бесо приехал внезапно. Привез свой, только ему принадлежащий запах, в котором переплелись смрадность вара и горечь чачи. А на этот раз и добавился сюда дух больницы, потому как рука у него оказалась в перевязке.

– Нашел все же своих, – пробуркнула жена, увидев супруга малость прикалеченным.

– Это я, – заоправдывался Бесо, – в канаву случайно угодил. Сослепу не заметил, куда иду.

И только тут Кэтэ заметила, что у Бесо и под глазом увесистый бланж.

А было все куда проще и прозаичнее, ежели упасть в канаву все же поэзия.